– Кошмар, какой. Не больно хочется мне с ней знакомиться. Рядом с такой, наверное, чувствуешь себя подопытным пациентом в одних трусах.
– Ерунду не говори. Рядом с такими уникальными людьми всегда чувствуешь себя в своей тарелке.
– А я в свою очередь могу представить тебя замечательнейшему мужчине, музыканту и в своём роде поэту Геннадию, который под вдохновением поведает такие диковинные истории из своей концертной деятельности, что они непременно станут гвоздём осеннего сезона. Его вдохновение, правда, зависит от ряда условий, которые необходимо обеспечить.
– Опять за своё! Кроме алкашей тебе уже некого вспомнить. Неисправимый.
После того, как острота разговора сошла на нет, мы ещё долго ворковали о том о сём пока бледный лик печальной луны опускал тёмное покрывало ночи на город. Помаленьку промежутки между словами сделались длиннее и выразительнее произносимых фраз, мы стали слышать дыхание друг друга, улавливать тончайшие изменения во взгляде, мимике лица. Уже за полночь наше общение плавно перетекло в пылкие объятия, хотя грань между разговором и близостью, когда дело касалось Ольги, была для меня условной. В итоге обессиленный и счастливый я уснул беспробудным сном младенца.
Она открыла глаза и увидела на голубом экране неба смутные очертания пожилой женщины с остатками былой красоты. Нечёткое изображение дёргалось, но быстро возвратившееся сознание дорисовывало штрихи к образу ухоженного лица, с бледных губ которого слетали тихие фразы:
– Что с тобой, милая? И позвать некого. Сейчас, подожди, скорую попробую вызвать.
– Не надо! – словно со стороны услышала Лида свой резкий голос.
– Как же? Плохо ведь тебе. Видимо, ударили здорово.
– Не стоит, слышала! – зло осекла женщину Лида, силясь подняться на ноги.
– Ух, ты, рычит ещё. Значит, жить будешь. Злюки живучие. Осторожно, тихонечко, давай-давай, – придерживая и помогая подняться, еле слышно приговаривала женщина. – Я же не виновата, милая, что на тебя кто-то напал.
В голове у Лиды прояснялась ужасная картина случившегося, вызывая жгучее желание разреветься, но злость и закалённый характер на этот раз подавили жалость к себе, не позволив слезам диктовать поведение. Понимание того, что нельзя попадать в полицию или больницу, заставляло, не смотря ни на что взять себя в руки и преодолевать из последних сил тошноту с головокружением. Когда женщина помогла ей встать, Лида остро почувствовала нежную благодарность к этому чужому человеку и посмотрела незнакомке в глаза. Тут же поднявшаяся из глубины волна заставила её отвернуться и выплеснуть содержимое желудка в разросшийся кустарник шиповника.
