Тогда Рамон упоминал о возможном переходе истинной жизни из одного тела в другое без права на воспоминания. Этот поиск был бесконечен, пока существовало человечество, и именно в этом теле его истинное я обрело умиротворение, полную гармонию с физическим естеством. Так он обосновывал свое решение жить, существовать в этой эпохе единства. И даже лишение свободы не ломало планы по восхищению самой жизнью.
По неведомой причине я соглашался с ним, хотя далеко не всегда был уверен в его не то что речах, а даже в самом психическом состоянии. Но слова были столь манящи, что не слушать их казалось невозможным. Именно тогда я впервые почувствовал условное отречение от происходящего.
Не знаю, сколько прошло времени, но, вернувшись в прежнее, нормальное состояние, я с хрипом вдохнул воздух и, проморгавшись, услышал слова Нэймана:
– Лоренцо, ты молчишь уже несколько секунд, забыл, о чем хотел рассказать? Что ж, иногда такое бывает. Тебе напомнить?
– Да, – поперхнувшись, ответил я. – Голова разболелась.
– Как придешь в комнату отдыха, обязательно прими таблетку. Ты говорил, что Хэнк переживает за тебя, особенно после нашего разговора о реинкарнации.
Только сейчас я понял, насколько тесно связана сегодняшняя тема с той, о которой я хотел поговорить с Хэнком. Но, несмотря на помутнение рассудка, я продолжил разговор:
– Я поделился с ним своими мыслями по поводу бесчисленных возрождений, хотел услышать его мнение, но он отреагировал так, как я и предполагал. Сказал, что мне пора в отпуск, а то уже с башкой проблемы. Он за мной и вправду присматривает. Поэтому я и не хочу, чтобы Хэнк видел наше общение.
– Тогда не давай повода переживать за тебя, дорогой Лоренцо, иди к своему другу и на досуге подумай над моими словами, а в следующий раз, когда ты снова придешь, поведай о своих размышлениях мне.
– Договорились Рамон. Пока.
– Удачи, друг.
В комнате отдыха царила полная тишина. Хэнк, как обычно в это время, похрапывал. А ребята ожидали меня для смены. Как только я явился, они доиграли партию в карты и отправились на осмотр коридоров. Я же, так как особо делать было нечего, взял дневник и приступил к заметкам последнего разговора, дабы запечатлеть яркие моменты продуктивного диалога. Вскоре я, видимо, задремал прямо за тетрадью и…
Лоренцо проморгался, а затем взглянул на фломастер в своей руке. Последние слова были написаны уже в отключке и оказались проштудированы вместе с мыслями: «Вскоре я, видимо, задремал прямо за тетрадью и…». Он перелистнул несколько листов обратно, убеждаясь, что не заметил, как написал несколько страниц о своей жизни и о совсем недавно произошедших событиях. Странные ощущения нахлынули вновь, и молодой итальянец решил немного отвлечься от происходящего. Попытка размять суставы прекратилась через мгновение после первого движения. Тело было настолько эфемерным, что пришлось задуматься над собственным состоянием. В этот момент в поле зрения попали странные стены вокруг. Они были обиты каким-то мягким слоем, издали напоминающим матрасы. Лоренцо хорошо понимал, что в клинике ничего подобного не видел, но, видимо из-за недосыпа, попросту выпал из реальности, забрел в какой-то специальный кабинет докторов и уснул. Он продолжил растерянно оглядываться вокруг. Ближайшая дверь была с окошком и подобна той, в которую Лоренцо заглядывал еще совсем недавно. В голове творилась какая-то дурь, и только мысль, что всё-таки он заснул от усталости не в то время и не в том месте не отпускала его. Вернув взор снова на свои руки, итальянец обомлел: морщинистые, ссохшиеся, повсюду варикозные синие вены. «Что со мной?» – подумал он.
