Я был горд! Гоголь тоже испытывал нечто подобное! Использовал вдохновляющие записи-заклинания для собственного потребления, чтобы навести магнитное поле вдохновения.
«Изо всех сил уходить от бездумного взгляда на внешние события, ведь, я полон боли за все живое, кого толкают равнодушными локтями убивающие чужой мир. Неужели так слаба во мне эта боль, чтобы напоминать себе об этом в 18 лет, уже начинающем стареть? Нет, во мне эта боль – основное. Только не вижу, где исцеление. В этом все дело».
«Может, ищу не успокоения души, а – обретения веры, сознания, что нашел утешающее, верование всей судьбы моей».
«Жизнь постоянно прорывается в неведомое освобождение, в новизну открытий».
«Прорыв из моей боли в иное, раскрывающее меня безоглядно! Как у Гоголя: «Всяк человек требует лирического воззвания к нему: куда ни поворотишься, видишь, что нужно или попрекнуть, или освежить кого-нибудь… Воззови к прекрасному, но дремлющему человеку… опозорь новейшего лихоимца и скверный воздух, которым там дышат… возвеличь незаметного труженика».
«Наверно, я пытаюсь отделять себя от себя, осознать себя, увидев со стороны, чтобы спастись от внутренней боли. Значит, иные – небывалые состояния во мне могут вспыхнуть?»
«Мои поиски внесоциальны, абстрактны. Надо искать смысл моей судьбы в опыте. Но есть ли у меня опыт? У юного Мишеля Лермонтова уже был опыт, может быть, обретенный еще до рождения:
Я раньше начал, кончу ране,
Мой ум немного совершит;
В моей душе, как в океане,
Надежд разбитых груз лежит
До создания моей картины мира еще далеко».
«Может быть, спасение – в открытости моей боли в живой мир. Когда отпущу себя туда, станет лучше».
«В этом секрет – искать всей болью судьбы, одиночества родины в космическом пространстве. Как моей отвергнутой любовью».
«Понять себя – это понять людей, которые меня окружают, не в сегодняшнем моем отчаянии, а в моем ином, в вольной ощупи пути в первозданную зарю».
Вот куда меня вывела боль неразделенной любви! Гораздо позже я понял, что это называется «уйти от слепоты», стать зрячим. Конечно, я мог бы выразить весь этот сумбур мыслей в одном четверостишии, которое сочинил в пору исканий:
Что в скорби, глубоко засевшей,
как в мироздании порок?
Хотя земля в цветенье вешнем
рождений влажных – в рай порог.
Но я хочу понять безумно сложное дело воспитания, главная задача которого – разобраться с собой, чтобы выйти в творчество жизни, в поэзию. Воспитание – это самопознание. Разве из тех дневниковых записей не видно, как юная жизнь пробивается к народной душе? Отнюдь не воспитанием зубрежкой и любопытством.
