Я не знаю, что сказать.
Алёна же знает.
Она - самая бойкая в нашей связке, ей положено поддерживать игру мажоров:
— Да, - играет бровями.
— Послали к бабке Ёжке эти расшаркивания. Если влюбились... Чего ждать? Лесбухи форева*, - подмигивает.
— Ты шутишь? - тоже берёт пример с меня и слегка теряется Филипп.
— Боже упаси. Какие шутки?! - расходится актриса погорелого театра.
— Мы теперь с Варькой встречаемся. Варька! Скажи же. Подтверди. Или ты меня не любишь? Так и знала, надо было начать с ухаживаний, - губа Колесниковой начинает трогательно дрожать. Глаза увлажняются.
— Я понимаю. Взяла всё в свои руки. Не дала тебе подумать. Может, зря мы тащим матрац? А? Давай посидим на лавочке, поближе познакомимся. Вот ты знаешь кто я по гороскопу? Ответственный шаг же совершаем. Не знаешь?
— Овен?
— Ох. Как трогательно, - хочет приложить ладошку к сердцу, но вовремя вспоминаем, что мы так то тащим мягкую убийцу.
— Ты запомнила. Я видела, чувствовала, что я тебе дорога...осторожнее, ступенька, - кричит Филу, впавшему в шоковое состояние, но лицезреть концерт продолжающему.
Поздно.
Блгодаря стараниям Колесниковой, он таки грохнулся и матрац накрыл его сверху.
Переглянулись.
— «Прякинь», - гыкает Алёна.
— И сама не ожидала столь сильного эффекта.
Из «лежанки» появляется рука.
— Хорошо. Больше шутить не стану, - сдавленно заверяют нас.
— Ради всего святого, помогите выбраться!
Брюня - брюнет
Форева - навсегда
Пип-пип - замаскированное ругательство 🤬
— Не притворяйся. Он для тебя нетяжёлый. Чего мы тебе должны помогать? Варь, ты куда?
— Книжка отлетела. Я за ней, - указываю на томик, обёрнутый в обложку, скрывающую название и автора.
Подняла, отряхнула.
И Островский времени зря не терял, вылез из матраца. Поднялся, тоже отряхнулся.
— Ты картошку в нём на зиму хранишь?! - обращается к Алёне.
— Чего он весь кривой и неровный? Завтра от него у меня точно синяк будет, - обиженно «вставляет» глаз на место.
— Что бы ты понимал?! - оскорбляют неуважительные речи нежный слух.
— Он ортопедический.
— Сказала с таким видом, как будто золотой.
— Лучше. Анотомически подстраивается.
— Ага, - подофигел от энтузиазма Алёны Филипп.
— Я понял. Ну, нор-маль-но. Нормально, - успокаивает.
— У всех свои страсти - мордасти. Ты не одинока. Понимаю. Кто-то любит по-жёстче, кто-то помягче, - хрустит шеей, разминая её.
— Мы о матрацах говорим, Островский? Ты обещал, что прекратишь шутить. Скока можно?
— О них. Само собой о них. Ты о чём-то другом подумала? - невинно улыбается.
