— Да поняла я уже, поняла. Сижу в купе.
— И не отсвечиваешь.
— И не отсвечиваю. А ты в какой класс перешел, командир?
— В восьмой, боец Коваленко.
— А раскомандовался, словно старший, я в десятом уже, между прочим.
— Молчу-молчу, ты взрослая, сама все косяки разрулишь, если кипеш какой заварится.
— То-то же. Восьмиклассник.
Восьмиклассник, конечно. Но сидит такой уверенный, прямо как взрослый. И на лице крупными буквами написано: «Я всё это видел, я всё это уже говорил». Женщины чуткие, слышно, что его совсем не задела подколка про восьмиклассника. И видно, что всё ему как с гуся вода. Изю Славовича на место поставил, с проводницей подружился, её из купе практически не выпустил в тамбур.
Женька так и легла под одеяло в спортивке, а Жорж совершенно спокойно разделся до трусов, даже не просил её отвернуться. Нет, понятно, что ничего особенного она не увидела, но благопристойно ойкнула, когда наклонилась с полки что-то спросить и застала процесс разоблачения. Этот ухом не повел.
— Что читаешь?
— «Братьев Карамазовых».
— По программе?
— Нет, просто не читал раньше. Говорят, интересная книга.
— И как?
— «Преступление и наказание» хуже. А тут вроде как Достоевский расписался, не так скучно. Но я только начал. Могу и ошибаться.
Вот задавака! Достоевский хуже, Достоевский лучше… Сам, небось, фантастику читает обычно или Фенимора Купера, а на Школу комактива взял Карамазовых повыделываться.
— А как ты к Лондону относишься?
— Лонон из вэ кэпитал оф Грейт Британ. Или ты про писателя?
— Ха-ха-ха! Про Джека!
— Хорошо отношусь. Грустный автор.
— Почему, он же про подвиг Человека пишет, про преодоление.
— Во всех приличных его книгах Человек упирается в Стену. И умирает. Он и сам уперся, спился и умер. Хемингуэй в этом еще круче, у него герой умирает раньше, чем в стену упрется.
— Так я не рассматривала.
— Всё, я спать! А то начнут завтрак развозить, и просплю.
— Тут завтраки развозят из вагона-ресторана?
— Не уверен, что он тут есть. Шутка. Спокойной.
— Спокойной ночи.
Чем хорошо детство и поезд, спится сладко. Но засыпающий мозг отреагировал неожиданной мыслью — детство кончилось! Здравствуй, юность комсомольская! А всё, юность так сладенько спать не умеет, включился режим ворочанья, потом поехало «жарко-раскрыться-дует-накрыться-жарко-же»! Предсказанное мной шараханье страдальцев по вагонам тоже мешало заснуть. Ну хоть не орали, не требовали уважения от собутыльников. В нашем вагоне, кажись, и не пили. Сквозь подползающую дрему какое-то шебуршание внизу. Так я же внизу, а это еще ниже. Удар рукояткой ножа сверху: «Сука, свалил отсюда, пока кишки не выпустил!» Какой-то вскрик, топот по вагону, успокоилось. Сунул руку под лежак ближе к окну, потом вспомнил, чемодан мой и Женьки подо мной в рундуке. А шарили по пустому. Нож в ножнах на место к стеночке рядом с бедром, сплю.
