– Вов, – я потянула ладошку в надежде разорвать ненужный контакт, но Ларин не позволил. Наоборот, крепче стиснул мои тонкие пальцы.
– Маш, я… мне так стыдно перед тобой. Я струсил. Хотя ты мне очень дорога, и… я… мне очень стыдно.
– И мне, Маш! – завыла Фролова. По ее щекам покатились слезы.
– Ребят, – мне стало не по себе. Потому что вроде и злости не осталось на этих людей, а вроде и как прежде уже быть не может. – Спасибо за сегодня. Вов, спасибо. И… лучше бы в медпункт сходить.
Я вновь потянула руку, хотелось все это прекратить. Но Ларин вдруг сделал шаг вперед и захлестнул меня в свои объятия. Приторно-ванильный запах парфюма ударил в нос, убивая в легких кислород.
– Вов, – кое-как оттолкнула парня, натягивая улыбку. – Все нормально. Я понимаю.
Он положил руки мне на плечи и слегка наклонился, старательно разглядывая мое лицо. Что пытался там увидеть? Что прочитать? Обиду или боль? Или два в одном? Однако я не хотела выдавать свои чувства. Все в прошлом. Переступить через свою трусость не каждый сможет. Идти навстречу страшному урагану вообще под силу единицам.
– Больше я никогда не отступлю от тебя, Маша! – твердо и решительно произнес Ларин.
– Угу, – кивнула в ответ, хотя сейчас все эти обещания мне были не нужны. Человек ко всему привыкает: как полагаться на себя, так и отбивать удары судьбы в гордом одиночестве.
Дверь вдруг открылась, и из кабинета вышли наши родители. Вовка резко опустил руки, делая шаг в сторону. Я же посмотрела на папу, а он посмотрел на меня. В его глазах таилось разочарование, но не злоба.
– Мам, – позвала Лелька. Тучная женщина с круглыми щечками подошла к нам и громко цокнула.
– Пап, – я тоже решила переступить через себя.
– Отойдем? – спросил он коротко.
– Угу.
Мы отошли к соседнему подоконнику, где никого не было. Шел урок, а нам разрешили прогулять в связи с разборками. Отец тяжело выдохнул, держа руки в карманах классических брюк. Солнце падало на его темную шевелюру, и местами просвечивались седые волосы. С виду он выглядел не старше тридцати, но вблизи возле глаз мелькали морщинки.
– Маш, – начал родитель.
– Пап, – я посмотрела на него исподлобья, как виноватый ребенок или котенок, который ищет одобрения за содеянное. В душе мне все еще было обидно, но и чувство вины за свой проступок тоже присутствовало. Ночь. Я с каким-то парнем. Наверняка отец переживал.
– Почему ты ничего не сказала?
– Что… о чем ты?
– О конфликте с той девочкой. Мама Лели рассказала, что тебя задирали и обвинили в воровстве. Почему не сказала? Я же твой отец. Я всегда буду на твоей стороне, – его голос звучал устало и в какой-то степени с нотками вины. Где-то внутри меня екнуло, и глаза защипало.
