…из чего я могу заключить, что ко мне вернулась память и способность рассуждать.
Значит, пора открыть глаза.
* * *
Я лежал на столе.
Как будто бы всё случившееся было кошмарным сном. Я просто лежал вместе с Алеф и смотрел в потолок, вот и всё.
Если бы не боль, пронизывающая всё тело, каждую его клетку.
— Очнулся, — констатировал чей-то голос. — Руки-ноги шевелятся? Может, ты тут уже сам?
Я повёл глазами и увидел… Потребовалось время, чтобы нащупать в памяти имя.
— Гайто…
— Угадал, — сухо, без улыбки ответил Гайто. — Сам справишься.
Справлюсь с чем?..
В руке Гайто держал пригоршню игл. Отойдя от стола, он высыпал их на пол и пошёл куда-то дальше. Я приподнял голову. Содрогнулся.
Я сам сейчас походил на ежа, моё тело было усеяно иглами. Но руки шевелились. И я, дотянувшись до ближайшей иглы, выдернул её. Легко, без напряга. Это ж не рыболовный крючок.
— Любит, не любит, — пробормотал я, дёргая иголки.
Потом захихикал, как дебил, не в силах сдержаться. Это был какой-то идиотизм — лежать и выдирать из собственной плоти иголки.
Гайто остановился перед бесформенным комком слизи на полу. Я вспомнил, что именно на это место упал Скрам — с чего всё и началось. И теперь там стоял Гайто, глядя себе под ноги, и молчал.
И вдруг к нему кто-то подошёл. Я моргнул — фокусировка то и дело сбивалась. Потом моргнул ещё раз, не веря глазам.
Это был толстяк.
Он тоже встал возле того, что некогда было Скрамом, и сказал дрожащим тенорком:
— Я не знал… Я не думал!
— Ты это сделал, — сказал Гайто бесцветным голосом.
— Я…
— Ты. Это. Сделал.
Каким-то образом сейчас «это» в устах Гайто сделалось гораздо шире. Оно означало не одного Скрама, а весь тот кошмар, что творился вокруг.
Толстяк заткнулся, втянул голову в плечи.
— И теперь ты жив, ты даже не ранен, — продолжал Гайто. — А он — мёртв. Почему так случилось? Где справедливость? Ты можешь мне рассказать?
— Гайто! — раздался предостерегающий окрик, и в «кадр» вошла прихрамывающая Лин. — Не надо.
— Я ведь ничего не делаю, Лин, — отозвался, не оборачиваясь, Гайто. — Просто спрашиваю. Интересуюсь, почему этот шмат обоссанного сала стоит тут, целый и невредимый, а мой друг превратился вот в это!
Гайто пнул кучу, лежащую перед ним, и от неё отделился кусок. Кусок пролетел метр и попал на штанину толстяка. Толстяк отшатнулся.
— Страшно? — спросил Гайто. — Мерзко, да? Брезгуешь? Я бы на твоём месте не брезговал. Этот человек меня дважды вытаскивал с того света. Хотя мог просто забить, и ему ничего бы за это не было. Во второй раз мне было так хреново, что я умолял его бросить меня, я хотел сдохнуть, хотел, чтобы меня прикончили сирины. А он — молча меня вынес. И потом был рядом до тех пор, пока я не оклемался. Я был ему должен, и мы оба надеялись, что этот долг мне никогда не придётся отдать. А теперь что? Кому я должен теперь? Может быть, тебе, мразь?
