Наверное.
В голове крутилась только одна мысль: надо успеть. Успеть в ритме вальса, собрать небольшую сумку, успеть заказать билет на самолет.
Успеть поговорить с ней в последний раз и сказать важные для нас обеих слова. Я люблю тебя, мама. Так часто эти четыре слова произносились в нашей совместной жизни, что трудно сосчитать. Возможно, ей они покажутся лишними, но не мне. Я должна с ней попрощаться как следует, должна быть рядом. Не хочу, чтобы она уходила из жизни с мыслью о том, что единственная дочь забыла о ней. Только не так.
Полет и все остальные процедуры пути до места назначения я помнила смутно. Точнее совсем не помнила. Кто-то проходил мимо меня, предлагал обед и ужин, только я не замечала ни заботы стюардесс, ни косых взглядов пассажиров из бизнес-класса. Не видела ничего вокруг и не хотела видеть, пока не доехала до больницы, где лежала мама (хорошо, что отец прислал адрес смской). Я даже не стала завозить вещи во временное пристанище, которое успела быстро снять, хотя бы потому, что толком с собой ничего не взяла. Наверняка, подруги, узнав о моем приезде в Майями без каких-либо пожитков или летних принадлежностей для купания, будут крутить пальцем у виска. Но мне плевать на мнение окружающих, плевать на всяких балаболов, думающих только о собственном благополучии. Плевать. Меня сейчас интересовал только один человек.
Мама…
Я не сразу нашла нужную палату, блуждая по корпусам и заглядывая буквально на каждый этаж, не удосужившись поинтересоваться обо всем на первом этаже у персонала. Глупо, правда? Глупо пыталась сократить время, однако получилось все с точностью до наоборот. Наконец, появилась в нужном месте и, видимо, в нужное время, судя по поникшему выражению лица отца, сидящего возле палаты. Я предполагала, что он будет сидеть здесь, но почему он не с мамой? Неужели я опоздала? Только не это!
– Она ждет тебя, – практически шепотом произнес отец, ответив на немой вопрос. На самом деле, если бы не его привычный деловой костюм, не меняющийся годами, я бы вряд ли узнала в этом человеке родного отца: знакомое уверенное лицо скрыто за широкими, морщинистыми ладонями, тело слегка подрагивало, а его голос показался мне совсем чужим. В какой-то степени я его понимала. Понимала, почему он даже не взглянул на меня. Он не хотел показывать собственную слабость. Никто бы не хотел. Но, видимо, он не в состоянии держать свои эмоции в узде. Как и я.
Чувствую, как в горле образуется ком, стоило мне открыть дверь в мамину сверхчистую палату. Я думала, что белый цвет ослепит меня окончательно, однако вид мамы, беззащитный и поникший, заставил меня пройти через световую преграду и сесть рядом с ней на стул. Она сильно изменилась, похудела, стала бледнее, а на волосах проявлялась седина. Странно, что они вообще остались на ее голове после химии. Хотя это совсем неважно – она все равно не спасла ей жизнь. Женщина, в которой я когда-то видела опору и поддержку, которая научила меня жизни теперь и сама нуждалась во мне, но тусклый взгляд прозрачно-голубых глаз до последнего отказывался верить в мое появление. В мою поддержку. Но я должна быть здесь, хочет она того или нет.
