Он хищно шевельнул бровями и потянулся к ней.
— Не-е-е-ет! Мама! — Никому было не удержать меня на месте. У гончара до сих пор остался шрам от зубов, когда он попытался скрутить меня, тощую и мелкую. — Забери меня! Я расплачусь за него!
С силой, каковой никогда в себе не помнила, я оттолкнула мать в сторону, а она лишь слабо шевельнулась, так и не решившись меня остановить.
— Забери меня, господин! — твёрдо произнесла я, сжимая кулаки.
Он протянул ко мне смуглую лапищу, стиснул подбородок и покрутил из стороны в сторону, рассматривая, как товар. Презрительно бросил:
— Совсем девчонка. На кой ты мне?
— А на кой тебе моя мать?
Дерзкий взгляд ли, твёрдость слова, упрямо наморщенный лоб — боги знают, что привлекло его тогда. Но Ветер сжалился. Его встопорщенные от ярости брови разгладились, серьга в ухе, завершающаяся остриём, задумчиво качнулась, насмешка сквозила в хриплом голосе.
— Сколько тебе?
Я процедила:
— Пятнадцать.
Достаточно, чтобы защитить тех, кого люблю. Тех, кто остался в живых.
— Смелая. Люблю играть со смелыми. А ведь лет через пять ты станешь настоящей красавицей, — снисходительно протянул мужчина. — Что ж, я приму в оплату твою жизнь. Пять лет вы не увидите меня, а потом я вернусь за тобой, девочка. А чтобы к тому времени ты не решила сбежать, прими от меня подарок на помолвку.
Он обхватил запястье так крепко, что я вскрикнула. Издевательски поклонился и поднёс ладонь к губам. Поцелуй стал печатью, клеймом, меткой прокажённой. И эта метка за годы разрослась от крошечного золотого пятна до плети, хлещущей по телу.
Обвивающая предплечье лоза ныряла в рукав сорочки и, я чувствовала, змеёй ползла под тканью, напоминая, что он найдёт меня где угодно. Но я и не пыталась сбежать: мне бы не позволили. За эти пять лет родной город стал тюрьмой. Никто не хотел снова навлечь гнев монстра.
Осколок зеркала кольнул кожу, а я прижала его сильнее.
Мне не выбраться из ловушки живой, но никто и не обещал, что невеста Ветра будет дышать.
Я выдохнула, закрыла глаза и…
— Тисса!
Дверь не успела захлопнуться, а пощёчина уже звенела в ушах. Осколок выпал из ослабевших пальцев и нырнул в темноту спальни.
— Я не дамся ему живой, мама, — бесцветно проговорила я.
Я хотела утешений. Слёз, прощаний и прощений. Но дождалась совсем иного.
— А о матери ты подумала, неблагодарная девчонка?! Что будет с городом, что будет со мной, если ты не явишься на свадьбу?!
— На свадьбу? — Я вскочила и рванула белоснежное платье с вешалки на пол. — Это не свадьба, это жертвоприношение! И кому какое дело, сейчас или позже…
