Помимо «групп поддержки» каждого исполнителя, профессиональных импресарио, рыскающих по подобным конкурсам в поисках будущей звезды, в Геную съезжались меломаны со всего мира. Да и простые жители города, города, пропитанного музыкой гения, успевали за два года соскучиться… И только у Милы из этого моря людей в зале не было ни одной родной души. Но зато она обладала секретом, который открыла на концерте в зале Консерватории. Надо играть не для абстрактной публики, а для конкретного человека. Для «доброго зрителя в девятом ряду»>1>2, о котором пел в своё время Аркадий Райкин. Ему раскрывать свою душу, ему поверять всё, что творится на сердце, с ним одним вести доверительную беседу. Через музыку, через чувства композитора, написавшего её сто, двести, триста лет назад…
И сегодня в зале был такой зритель. Виктор. Не призрак из сна, каким он лишь угадывался на прошлом концерте, а образ конкретного человека из плоти и крови. И четвёртый концерт Паганини как нельзя лучше подходил для того послания, которое Мила хотела донести до Виктора, как бы далеко он сейчас не находился от Генуи, от неё, Милы. Она его помнит! Она его любит! Она его ждёт!
Первая часть концерта – Allegro maestoso, начиналась гимном любви в исполнении оркестра. Гимном любви, как чувству, чувству на котором зиждется мир. И лишь позже вступала скрипка, которая рассказывала, как она умеет любить. Такую концепцию задала дирижёру и оркестру Мила.
Во второй части – Fdagio flebile con sentimento, скрипка Милы томилась негой и нежностью, взрывалась страстью и чувственностью, обрушивала на любимого весь свой запас не востребованной, не растраченной за годы одиночества любви.
Третья часть – Rondo galante, andantino gaio, кружила головы в ритме вальса чистой, прозрачной, лёгкой, воздушной, ничем не омрачённой радостью. Радостью, звучавшей почти по-детски наивно. А потом в ней стали слышаться трели соловья>13 ранним утром, когда так сладко спится после ночи любви…
После выступления Мила чувствовала себя опустошённой, выпитой до донышка. Ей хотелось только одного – доползти до отеля и рухнуть в кровать. Она не слышала выступления участников после себя, впрочем, как и тех, кто был до неё. Когда их шестерых выстроили на сцене для объявления результатов, уже ничего не ждала. Результат целого года каторжного труда вдруг перестал представлять для неё ценность. Само выступление оказалось дороже его оценки членами жюри. Она не включилась в гонку по удовлетворению амбиций даже когда стали называться имена конкурсантов, получивших шестую, пятую, четвертую премии… А её имени всё не было и не было. Удивилась только тогда, когда объявили две третьих премии, и она осталась единственным на сцене не объявленным участником конкурса. Почему-то подумала, вопреки логике: «А как же я? Мне, значит, ничего?»
