.
Прошло много лет, и на Всеправославном совещании на о. Родос в 1961 г. было заявлено, что все это нам еще сделать предстоит22. Увы, к сожалению, до этого дело так и не дошло. Как следствие, наука канонического права у нас по-прежнему находится в состоянии ожидания, изложением старого материала и осмыслением методических вопросов – не самые востребованные для церковной жизни темы.
Сейчас же самое время затронуть вопрос, насколько вообще практически возможно пользоваться тем корпусом канонов, который вошел в «Книгу Правил»? В этой связи нельзя не согласиться с солидарным выводом двух выдающихся русских канонистов. Так, Н.С. Суворов (1848-1909) справедливо полагал, что «всякое право существует для определения данных отношений, и поэтому русская церковная жизнь XIX столетия не может быть регулирована нормами, которые приличествуют временам Юстиниана и Ираклия»23.
Его мысль продолжал протопресвитер Николай Афанасьев (1893-1966): «Настаивать на абсолютной неизменяемости канонов равносильно признанию того, что не только наше поколение, но и целый ряд предыдущих находится под церковным отлучением. Достаточно напомнить 9-е Апостольское правило, которое предписывать подвергать церковному отлучению всех мирян (а правило 8-е и клириков), которые "не пребывают на молитве и св. причащении до конца"»24.
Совершенно обоснованно и то утверждение, что невозможно рассматривать древний канон как свод действующего в настоящий момент законодательства. Значительная их часть изменилась с течением лет настолько, что они утратили и свой прежний смысл, и значение. Более того, это свойство канона не оставалось незамеченным и для древнего законодателя. Когда император св. Юстиниан Великий уравнял канон с законом, то тем самым он дал понять, что они должны развиваться наподобие государственного законодательства. И им вовсе не присущи качества неизменности, не терпящей никакой новизны25.
Справедливо утверждение, что как догматы, так и нормы божественного права «не суть произведения Церкви», они даны ей при самом создании Христового общества. По этой причине Церковь «не имеет производительной творческой деятельности, не может составлять таких догматов, которых нет в Откровении, не может творить и выдавать за божественные такие постановления, для которых нет твердого основания в том же источнике». Сказанное, однако, не означает, что Церковь не может (и не должна) в наше время извлекать из Откровения заложенные в нем идеи и раскрывать их смысл. И церковный разум никак невозможно представить в неподвижных, отвердевших формах, «он вечно живой, действующий, проявляющий себя»
