В комнату вошел худой красавчик андрогинной внешности. С ярко-голубыми, прямо-таки фотошопными, глазами. Кортес.
В свете недавнего события свои каштановые волосы он прятал в хвост.
Все дело в том, что страсть к их отращиванию до неприлично женской длины, как и вся его красота, была у него от чисто русалочьей крови, которая кроме этих очевидных минусов еще и призывала все естество Кортеса к глобальному пацифизму по системе хиппи: “Мир, любовь, цветы и травка”. Исходя из лучших побуждений и рода их занятий, ангелица пыталась наставить его на “Путь истинного мужика”, но потерпела крах, и, из крайних мер, супротив его воли, отстригла ночью всю его волосню. Каких же драм она тогда натерпелась, “Отчаянным домохозяйкам” и не снилось! После этого она забросила это дело и просто свыклась с положением вещей. И теперь он кажется ей очень даже ничего, особенно сейчас – когда не соревнуется, не тягается с ней в словесной эквилибристике и не тупит. Вполне себе такой Аполлон. Современный секс-символ… Так, кажись ее что-то занесло в мыслях. Вон, даже изо рта потекло что-то мокрое.
Табрис отерла рукой выступившую слюну и сфокусировалась на предмете в руке Кортеса.
Чего это он ей несет?
Кортес сел рядом и обходительно придвинул ей чашку чая.
– Кортес, это так мило с твоей стороны – размякла Табрис и на автомате, совершенно без задней мысли, принялась потягивать ароматное содержимое чашки.
Отрубилась она моментом.
Метро.
О, как она ненавидит человеческое метро, кто бы знал! Скопище сонных зомби, вынужденных шлифоваться друг о дружку в течение часа. Сидят: унылые, с лицами-кирпичами или убийственным презрением ко всему сущему; кто не сидит — тот активно толкается и смотрит в лифчик.
Перед ней встает старушка, отчаянно кряхтя для пущей показушности. Думает, она ей место уступит. Ага, как же! Да половина здешних старушек — вовсе не старушки. Как и эта особа кстати. Агуане — что-то вроде итальянской версии русалок, только перед людьми они показываются в образе стремной старухи, а не грудастой вертихвостки. Эта, видать, эмигрировала и теперь допекает здешнее население, агуане — бабы вредные.
Табрис проникновенно так на нее смотрит и та смещается вбок к новой жертве — толстому небритому мужику. Если бы люди знали (или видели) всю подноготную — еще бы на подходе в ужасе вскакивали бы с мест.
Объявили центральную станцию.
Вышло много народа и пространство перед ней существенно расчистилось. Напротив сидел молодой парень. На вид какой-то студентик. Только не простой. Опять из сверхмира.
