- Ты что, старый, вставать собрался? Птицы еще молчат...
- Да что-то не спится, - соврал Пангха, зевая с риском вывихнуть себе челюсть.
- Ложись, не выдумывай. Когда будет пора, я тебя ужо подниму, не беспокойся.
Пангха улегся, но сквозь шум ветра и шелест деревьев его слух уловил негромкие звуки, напоминавшие детский плач.
- Послушай, мать, кажется, во дворе дитя плачет!
- Совсем на старости лет оглупел! И откуда же среди ночи во дворе дитю взяться? - рассердилась Карна.
Но портной гнул свое:
- Я же слышу. Вот, тише... тише... вот же плачет!
Карна приподнялась на локте и вытянула шею, вслушиваясь в темноту.
- Действительно, - шепнула она минуту спустя. - Плачет...
- Я же говорю.
- Ох, не ладно это. Какой такой ребенок может быть?
- Может, подбросили? - засомневался Пангха.
- А почему нам?
- Так ведь все знают, что мы не бедствуем, и более того. - Тут портной сделал значительную паузу, чтобы дать возможность жене самой лишний раз осознать, какой состоятельный человек ее муж.
- А что - соседи наши бедствуют? - резонно возразила Карна.
Пангха чуть не поперхнулся от возмущения. Что за неблагодарный народ эти женщины. Конечно, он богаче многих. И еще...
- Ворота у нас хлипкие, - признал он после недолгого молчания. - К нам забраться легче.
- Говорила я тебе, попроси мастера ворота поправить! - тут же рассердилась жена. - Возись теперь вот с чужим ребенком.
- А что с ним возиться? - сказал портной. - Отнесу его в храм, жрецам. Доброе дело. Глядишь, Интагейя Сангасойя не оставит нас своей милостью.
- Ладно, - успокоилась было Карна, но, увидев, что муж собрался вставать, снова заволновалась: - Ты куда это?
- Нет, мать. Ты точно поглупела за последние годков тридцать... Ясно, что за ребенком. Не на улице же ему всю ночь лежать.
- Не всю ночь, а только до утра. Не помрет. Ты что, не соображаешь, что нынче в городе творится?
- Так хочешь грех на душу взять, случись с ним что?
- Я хочу, чтобы у меня муж был и жив, и здоров...
- Нет, с женами сладу никакого, - вздохнул портной.
Ему и самому не хотелось вылезать из теплой постели, из-под жениного мягкого бока на холодную улицу, да и страх все еще продирал позвоночник, но совесть мучила его невыносимо. Может, он бы так и просомневался до рассвета выходить или нет, но тут в коридоре послышались легкие шаги, а затем за дверью раздался голос старшей дочери:
- Папа! Мама! Вы спите?
- Нет, доченька, заходи, - отозвалась Карна.
