Издав гортанный рык, Оксана опять бросилась к унитазу. Я лежала на коврике и смотрела в потолок. Потолок разноцветился яркими искрами от граненого стакана. Я смотрела на развеселые искорки, слушала стонущую над унитазом Оксану и давилась злыми слезами. Ненавижу, ненавижу! Ненавижу его за то, что мне нужен. Ненавижу себя – за слабость. Ненавижу эту потертую квартиру, в которой мне с тем, что распирает мой живот, тесно и тяжело дышать. Все ненавижу! И очень сильно боюсь…
«Я же люблю его. Я бы бросила все тут, у меня тут все равно ничего нет, и вернулась к нему. Но как я ему позвоню? И как скажу? Что была, мол, дура, прими обратно? Противно…»
Да, дура, думала я, сглатывая липкие тухлые комки, Оксана гордая дурочка. Позвонила бы – и все стало бы хорошо. У нее ведь все просто, он любит ее и ждет. Это у меня все сложно.
По всем моим внутренностям текла кислая жгучая слизь, щедро приправленная слезами. Я не нужна ему – а он тем более мне ни на кой не сдался. Я буду сильная, самостоятельная, я сама подниму нашего ребенка и не попрошу у него ни копейки. Мне вообще никто не нужен.
И я решила уехать подальше, на край света, чтобы меня никто не нашел, – или пока хотя бы к подруге в Казань. И пусть меня никто не найдет – особенно тот, кто перестал звонить мне по вечерам.
Она достала большой чемодан и стала собирать вещи. Чемодан – это всегда что-то новое. Неужели… Неужели мы возвращаемся к Нему? Я хотела подпрыгнуть от радости, но Она была слишком грустная. Значит, мы едем не к нему? Значит, мы можем уехать и так Его и не увидим? Как же так?
Это неправильно, это плохо, так не должно быть! Я точно это знала. Если нам грустно без Него, а ему – без нас, надо все исправить! Неужели Она не понимает, как это просто?
Я положила морду на Ее коробочку и заскулила. Все плохо, плохо, а надо сделать хорошо! Обязательно надо, чтобы Он снова появился в этой коробочке! Я не хочу, чтобы Ей было грустно. Зачем мы уезжаем, если нам так весело вместе? Почему Его больше не слышно из коробочки?
Лада скулила, положив морду на мой телефон. Я посмотрела на этот коварный аппаратик раз, другой, третий… Да, хорошо, пусть я дура, пусть я влюбленная никому не нужная дура (я всхлипнула), но пусть я хотя бы буду честной дурой. И потом, спустя годы, не буду жалеть о том, что могла бы, но не…
«Я люблю тебя. Я беременна. Мне страшно».
Зажмурилась от ужаса – и отправила. И тут же убрала телефон подальше, словно ожидая от него подвоха. Зачем ты это сделала, дурища? И вообще, на вокзал тебе уже пора, что ерундой маяться?
