Одетая Линн имела вполне нормальный вид, хотя и не была похожа на спящую. Паркер закрыл ей рот, и он не раскрылся.
Он остановился в дверях и с минуту смотрел на жену.
– Ты всегда была дурой, такой и осталась, – сказал он, вышел из спальни и закрыл за собой дверь.
В гостиной стоял телевизор. Он нашел в буфете на кухне бутылку виски, открыл ее и уселся смотреть мультики, за которыми последовал какой-то телесериал и детские передачи.
В вечерних новостях о нем не сказали ни слова. Это было вполне объяснимо. Убитый охранник и сбежавший три недели назад с другого конца континента бродяга не стоят того, чтобы сообщать о них в новостях в другом конце страны.
То, что с ним случилось за эти месяцы, тоже ее вина. Он получил шестьдесят дней за бродяжничество, и сейчас полиция имела отпечатки его пальцев. Они принадлежали не Паркеру, а человеку по имени Рональд Каспер, но это не имело значения. Он мог назваться кем угодно, но отпечатки пальцев останутся на всю жизнь.
Ему дали шестьдесят дней. Через двадцать дней он подрался с охранником и получил еще шесть месяцев. Восемь месяцев Паркер был вынужден вычеркнуть из своей жизни, пропалывая грядки на тюремной ферме. Он вытерпел всего шесть и воспользовался предоставившимся шансом, свернул шею охраннику и сбежал.
И все это было ее виной. Она обманула его, наставила рога, благодаря ей он попал в тюрьму, и сейчас его отпечатки находились в Вашингтоне. Она заставила его пересечь весь континент, его нынче мертвая жена.
Никакая другая женщина не способна на это. Женщины никогда не доставляли ему неприятностей. Но хватит. Баста.
От мертвого тела необходимо избавиться. Он не мог держать его в квартире, потому что предстояла встреча с посыльным. Он не мог позвонить в полицию как примерный гражданин и попросить, чтобы его забрали, потому что после первого же внимательного взгляда становилось ясно, что он отнюдь не примерный гражданин.
Паркер ненавидел Линн. Он ненавидел и любил ее, и он никогда раньше не испытывал этих двух одновременно чувств. Он не знал, что такое любовь и что такое ненависть. Теперь остался один Мэл. Мэла он убьет, но это была не ненависть. Он просто обязан сквитаться. В нем клокотали ярость, гордость и гнев, но только не ненависть.
К тому времени, когда по телевизору начали показывать самые популярные передачи и вестерны, уровень виски в бутылке значительно снизился. Паркер смотрел на экран, и по его лицу плясали голубовато-белые блики. Потом начали крутить старые картины, и он смотрел и их. После фильмов священник прочитал молитву, хор спел «Звездно-полосатое знамя», и станция закончила передачи.
