Спала Ярина отвратно. Грезились ей высокие шпили неведомого замка. Они вспыхивали яркими тревожными всполохами, и клубящаяся вокруг мгла отступала, обнажая голую равнину, заваленную изломанными телами. Замок сиял все ярче, следом разгоралась белым огнем земля. А над ней вновь слышался тоскливый безысходный плач.
Она просыпалась, почти ожидая услышать плач наяву, но в избе стояла тишина. Однако стоило закрыть глаза, сон повторялся. Ничего удивительного, что утро застало Ярину за безнадежными попытками сосредоточиться.
Неизвестный замок снился не в первый раз, после того, как она обосновалась в избушке. Неоткуда ему было взяться в воспоминаниях, не видела она раньше ничего похожего. Дивнодолье и ближайшие соседи предпочитали покатые купола и мягкие линии, хотя на юге Арсеи, говорят, сохранилась парочка дворцов со шпилями. Высокими, словно любимый колпак царя Радовола Балагура, чья статуя украшала торговую площадь Белого Бора.
Домовик тоже не спал. Он сменил меховую безрукавку на кольчугу и усиленно начищал ее перед зеркалом. Где только раздобыл себе по размеру! Но главным сюрпризом оказался череп, насаженный на палку. Ее дедушка воткнул в кадушку с землей на манер диковинного цветочка. Череп с любопытством оглядывался вокруг и клацал зубами от восторга. Видно еще ни разу в избе не был.
Ярина хмуро косилась на него, пока переплетала косу. Черепа ей не нравились, службу свою они несли исправно, но меньше пугаться их она не стала.
– С собой возьмем, – поймав ее взгляд сказал Торопий. – Для де-мо-ра-ли-зации противника.
– Для чего? – растерялась Ярина.
– Штоб эти гады спужались! – бодро пояснил домовой. – Воевода, у которого я жил, так любил говаривать. Жалко, сложил буйную головушку.
– На войне?
– Не. Он в пруду утоп по пьяни. С корчмы домой ночью возвращался. А вдовица, змеюка подколодная, давай смерть его отмечать. Месяц отмечала, два. Полгода минуло, гляжу – не угомонилась еще. Я и ушел. Не охоч я до шумных гулянок. Ладно, байки травить мы опосля будем. Ежели готова, тогда пошли. Бери дитё.
На воронью стаю, прочно облюбовавшую старый дуб, она привычно покосилась и вздохнула. Такое внимание колдуна лестным не было, а то, что птицы колдовские – даже черепам понятно. За частоколом ждали не только волки. Добрались с болот кикиморы, которых Ярина просила принести платок, но с ними невесть зачем увязался бункушник, принарядившийся по такому случаю в штаны из подозрительно тонкой светлой кожи. На лоб он повязал бурую от грязи тесемку, ожерелье из плоских пластин на шее зеленело застарелой медью. Словно на званый ужин собрался.
