Ярина в пояс поклонилась бункушнику[6]. Спросила со всем возможным почтением:
– Как ты понял, дядюшка?
– Повой здешние бабы другой носят. И на поневе никому из них бы не пришло в голову дубовые листья вышить. – Нечисть, люто ненавидевший людей, говорил с ней спокойно. Только иногда скалил острые щучьи зубы. – На селянскую бабу она тоже не больно похожа. Слишком холеная, руки белые.
– Спасибо, дядюшка. – Ярина вновь поклонилась. Бункушник ничего ей сделать не мог, но сердце все равно перехватывало от пронзительного взгляда.
– Можете принести в избушку платок? – попросила она. – Это очень важно.
– Принесем, госпожа.
Бункушник хмыкнул и нырнул обратно. Трясина со звонким чавканьем сомкнулась у него над головой. Сила ожерелья тянула дальше, Ярина не стала противиться, позволила поднять себя в воздух и понести прочь. Хорошо бы жители Чернушек оказались не такими злобными, как из Пожарищ. И хорошо бы застать кого-нибудь в лесу, за опушку ей не выбраться.
После топей чахлая марь уступила солнечному березняку. Сквозь него и шла дорога, ее Ярина преодолела без труда, надеясь, что край владений лешего придется поближе к деревне.
Лесоруба она увидела сразу. Мелкорослый мужичонка, прохудившийся тулуп висел на нем мешком, а беличья шапка так и норовила наползти на глаза. Он собирал хворост, словно забыв о притороченном к поясу топоре.
Ярина опустилась неподалеку, пытаясь разглядеть лицо и понять, как селянин себя поведет. Но за окладистой бородой и кустистыми бровями ничего было не разглядеть.
Но попробовать стоило.
– Добрый человек, – откашлялась она, повелев ожерелью сделать себя видимой. – Не скажешь ли…
– А-а-а-а!!! – пискляво заверещал мужик, ничком повалившись на землю. Хорошо хоть стрекача не дал.
– Да ты не бо…
– Чудищи-и-и!!!
– Где? – Ярина даже растерялась, оглядываясь. А когда повернулась, то встретилась взглядом с мальчишкой, еще не разменявшим и десятка зим. Борода оказалась зачем-то приделанным облезлым собачим хвостом, а брови – паклей.
– А борода зачем? – от удивления она позабыла, о чем хотела спросить.
Горе-лесоруб начал бодренько отползать подальше на четвереньках, пока не уперся пятками в дерево.
– Мамка ск-казала, – промямлил он и взмолился. – Тетенька, не ешь меня! Я невкусный! Хошь, я тебе нашу Станьку приведу?
Те, кто пытались выкупить свою жизнь чужой, не вызывали у Ярины ни капли уважения. Она бы ушла, но дело само не сделается.
– И кто же эта Станька тебе? – нахмурилась она. – Сестра?
