– Никто меня не посылал. – Голос дрожал, Ярина снова попыталась отступить, но ноги будто в землю вросли.
– Врешь! – зло выдохнул колдун. – На Пустошь пробивалась?
Она чуть не плакала. Глупо вот так стоять под градом обвинений. Еще позорно разреветься не хватало!
– Немедленно снимай барьер с леса. Вздумала людей голодом морить? Силой померяться не с кем? А ну…
Ушат воды, которую плеснули ей в лицо, заставил Ярину закашляться. То, что держало ее на месте, если что-то держало, разжало когти, и она сдернула с шеи ожерелье, плюхнувшись на залитый водой пол.
– Ты уж прости, девонька. – Домовой встревожено присел рядом. – Не по нраву мне такие разговоры. Стоишь, глазищи таращишь, несешь бесовщину, а сама так и трясешься. Ну, я набрал водицы и… С кем это ты?
Ярина все еще терла лицо: хотелось не столько вытереться, сколько не пустить на глаза слезы. Тоже нашлась, великая чародейка, владычица лесная! Даже рта раскрыть не смогла.
– Дедушка, я всех людей из леса выгнала, – жалобно пролепетала она. – Колдун сказал.
Домовой всплеснул руками, борода встопорщилась от возмущения:
– Ты это чего? Беседы вела? С этой оглоблей патлатой? Вот так я и знал, что будет беда от этого гаденыша!
– Не в нем дело, дедушка. – Коса намокла, платье и нижняя рубашка тоже, надо было переодеваться, стараясь не думать о том, какой увидел ее чародей: в домашнем, босую и напуганную до полусмерти. Хотя она не стремилась произвести впечатление, но обидно, когда тебя вот так, с одного взгляда, записывают не только во вражины, но и в полные дуры.
– А в чем? – продолжил возмущаться домовой. – Какие такие люди? Не те ли, которые давеча едва дом не пожгли, а тебя чуть на веревке в деревню не притащили забавы ради? Он тебе голову заморочил, а ты ухи развесила! Поди любого в лесу спроси – каждый тебе в ножки поклонится, что избавила от человечьего племени. Все кикиморы, водяницы, моховики, болотники. А уж как русалки с водяным благодарны будут! Эти оглоеды пожарищные накануне снежня-месяца[1] чуть берегиню с дитем в огонь не кинули. Одно слово, люди!
Мокрый лен чуть не треснул под пальцами, с такой силой Ярина вцепилась в нижнюю рубашку, которую как раз снимала за печкой. В их краях берегинь не было, одни вредные, избалованные вниманием, русалки водились. Но она точно знала: ни у кого не поднимется рука на одно из добрейших существ. Берегини никому и никогда не причиняли вреда, а людей любили, заботясь даже в ущерб себе. Они всех любили. Даже самые отчаянные из лесных татей относились к ним с почтением. А тут деревенские! Хотя если у них такой предводитель, то ничего удивительного.
