Муторный он был, тяжелый. Ожерелье ведь осталось на шее и подбрасывало горькие образы, вспыхивали они еще ярче, чем прежде.
Снова плакала женщина. На черной, усеянной телами земле, проступали проплешины. Росли, ширились, наливались цветом, пока не засияла янтарем Пустошь. Исчез замок, исчезли мертвецы, остался только безжизненный лес, из которого выпили всю силу. Да тени, кружившие вокруг избушки. Они искали кого-то, потому что иначе их служба никогда не закончится. А они устали смертельно.
Казалось ей, стоит подойти ближе, и проступят сквозь тьму человеческие силуэты: изломанные, искореженные, измученные…
Рядом что-то грохнуло, разрывая череду видений. Ярина вскинулась, вглядываясь в ночную тьму. Показалось, или за окном правда мелькнуло чье-то белое лицо? Подойти бы, проверить, но стало вдруг так страшно, словно за окном не деревня, а стоит дом посреди Навьей Пущи. Резанула по глазам вспышка света над лесом и тут же погасла.
Снова чары? Сон как рукой сняло. Ярина рывком села, потирая глаза. Горницу все так же согревало рыжее пламя камина, за окном цвела ясная ночь. Напридумывала себе жути всякой спросонья!
Зябко поведя плечами, она сползла с кровати и подобралась к слюдяному оконцу.
Месяц шел на убыль, но света с лихвой хватало, чтобы осветить затаившуюся деревню. Серебристое сияние вычерняло избы, превращало их в мрачные, загадочные. Словно старое предание обрело жизнь. Казалось, вот-вот в этой звонкой тишине из теней выступят навьи и рука об руку с ночью заскользят по залитым луной дорожкам, выискивая поживу.
Сказки сказками, но от безмолвия заложило уши: исчезли скрипы рассохшихся бревен, собачий лай, голоса припозднившихся путников, даже шум леса. Словно навь и правда забрала все звуки.
Сердце бешено стучало. Ярина застыла, не зная, чего хочется больше – в страхе спрятаться на кровати или бежать на улицу. И тут снова полыхнуло.
Огромный клубок золотого огня то нырял между острыми шпилями деревьев, то взмывал вверх. Раз полыхнуло, другой, и снова темнота.
Ярина стояла, ни живая ни мертвая. Время шло, над лесом все стихло, но она по-прежнему боялась шевельнуться.
Вдруг за дверью раздался глухой удар, сменившийся болезненным стоном. И тишина рассыпалась, как порванная нитка бус.
Ярина сбросила пелену морока и поспешила на кухню. Колдун в одних штанах сидел на полу у лавки, держась за плечо и кусая губы. Даже в мягких янтарных отблесках трудно было не заметить, как он побледнел, глаза ввалились, а по лицу градом катился пот.
