Я не знала, что такое «колоратуры» но были и не до того, потому что Оаннель снова грубо толкнула меня — на этот раз прямо под поднимающийся занавес.
— Простите нашу юную певицу, — разнёсся на весь зал голос Оаннель, — девушка слегка перенервничала. Алесия, пой.
И все снова ко мне повернулись.
Я повела взглядом по залу, я зацепилась за худощавого молодого человека и представила себе что это Бэзил. В глубокой тени за этим парнем сиде ещё кто-то — и я назначила этих людей гостями моей сорванной свадьбы.
Улыбаюсь, а сердце плачет
в одинокие вечера.
Я люблю тебя.
Это значит —
я желаю тебе добра.
Это значит, моя отрада,
слов не надо и встреч не надо,
и не надо моей печали,
и не надо моей тревоги,
и не надо, чтобы в дороге
мы рассветы с тобой встречали..
Я не заметила, как допела. Мне было слишком плохо. Песня, как будто, вытянула из меня все жилы — но тут грянули аплодисменты. И я поняла, что справилась.
— Молодец! — крикнул сидевший в первом ряду джентльмен с мундштуком в зубах, — хорошо поешь, детка!
И все зрители снова принялись есть-пить. Я поклонилась жующим, не глядевшим на меня лицам, и качаясь, на негнущихся ногах, спустилась со сцены. Я поплелась в свою гримерную, я плюхнулась там на стул, увидела в зеркале своё лицо — и решила, что больше не хочу петь. Никогда.
— Ты чего тут сидишь? — закричала Оаннель, тяжёлыми шагами заходя в гримерную — надо петь ещё раз! Роботы на сцене людям не нравятся!
И я спела снова. И ещё раз. А потом прошёл час, и я пела опять. Всего до утра было десять моих выступлений, и скажи мне кто раньше, что можно устать, спев десять раз «улыбаюсь, а сердце плачет», я бы не за что ему не поверила. Но я устала неимоверно, я чувствовала себя как выжатый лимон.
Но это было не единственной моей проблемой. Потому что выходя на бис последний раз я увидела среди зрителей его. Эбрела Доньярта. Он стоял, он надменно улыбался и бурно мне аплодировал.
Эбрел Доньярт стоял небрежно прислонясь к стене, его бледное лицо как будто высвечивалось на фоне тёмного шейного платка и богатого, шитого состаренным, тусклым галуном бархатного камзола, на который сверху было накинуто что-то вроде шинели. Я оценила изящество венерианской моды, в этот раз она мне понравилась. Мне не понравился Эбрел. Стараясь не встречаться с ним взглядом, я торопливо покинула сцену, внутренне поражаясь тому, как же быстро Эбрел меня нашёл.
Хотя, конечно, ничего удивительного в этом не было. В отличии от моих родственников и Бибианов, наверняка всё ещё искавших меня на Венере, Эбрел точно знал, что я с Венеры улетела. На его корабле. И так, как после взрыва моё тело найдено не было, значит меня спасли. А спасти меня мог только пролетавший мимо корабль. И такой там пролетал только один — космический челнок Клима Зегзицы. Летевший в «Гамаюн-молл» — что тоже легко было выяснить. Обойти все магазины, бары и рестораны «Гамаюн-молла» было делом техники.
