Колыбельная для моей звездочки | страница 23
Так что, пока мужики труд домашний работали, бабы в это время бражку попивали с подружками, когда в домино им резаться наскучит.
А когда натрескаются, бывало, женщины бражки, так и давай выспрашивать друг у друга:
– Ты меня уважаешь, Валя?
– Уважаю. А ты меня, Света, уважаешь?
– А то! Не понимаю, куда мой деньги девает.
– И я не понимаю, Валя… Вот-те крест – не понимаю!
Сойдутся на том, что обе они уважаемые и обе не понимают, обнимутся и, покачиваясь, чешут с песнями по домам. И по дороге так задушевно мелодии выводят, что Чёрта аж завидки берут.
Вот, бывало, брякает Чёрт в аду клавишами своего чертенячьего клавесина. Чёртов клавесин, братцы, – это такой адский инструмент, специально созданный, чтоб досаждать грешникам. Его молоточки не по струнам лупят, как это происходит в обычном инструменте, а чешут грешникам пятки. Естественно, грешники от щекотки повизгивают. Только всё не в такт повизгивают. Всё негармонично как-то. Фальшивят нещадно, грешные души, и оттого у Чёрта в зубах оскомина заводится. Тогда, для утешения, нечистая сила обвязывает от зубной боли лицо компрессом и кидается к перископу, чтоб на мир земной посмотреть. И что она, нечистая сила, там видит и слышит в своём перископе? А видит, как весёлые бабы возвращаются домой с красивыми песнями, вот что она, сила эта нечистая, видит и слышит.
Виновата ли я, виновата ли я,
Когда пела ему про любовь!
– забирают бабы, и ни одного фальшивого словечечка…
– Эх! Вот ведь как надо петь! – восклицает Чёрт, поворачиваясь к притихшим грешникам.
И однажды случилось, или, иными словами, произошло: в очередной раз раздосадованный бабьими песнями, Чёрт решил положить окончательный конец бабьему песенному безобразию. И выдумал он вот такую каверзу. Нашёл слабое место… И в чём оно? А в том, что уж больно бабы бесшабашны! Вредности в них маловато, что ли, или жадности? Или того и другого сразу? И послал Чёрт одному мужику специального закала бабу. Выбрала нечистая сила бобылька Егорку, и на тебе – не успел тот оглянуться, как обнаруживает в своей кровати женщину. Ляпнулася, аж одеялко к потолку подлетело, и уже спит.
«Следовательно, жена, – подумал проснувшийся Егорка, – кому же ещё сюда ляпаться…»
Вот кот у Егорки проживал по имени Бармалейка, знаменитый тем, что был в два раза поперёк морды своей шире, даже если считать его толщину вместе с усами и хвостом. Так жену Егорке Чёрт послал, во-первых, шире самого раскормленного кота, во-вторых, такая её нежность кожи в глаз Егорке бросилась, а в-третьих, всё прочее такое у неё обнаружилось, что Егорка наш, не при детях будет сказано, как-то даже оробел. И попятился из спаленки. Прикрыл плотнее дверь, чтоб супружнин сон не нарушить, и стал хозяйство приводить в порядок, чтоб, следовательно, когда жена проснётся, был у Егорки во всём полный аллюр. Бармалейка, естественно, ему помогает.
