Мама кивнула.
– Она рассказала, что у ее пятилетней дочери случился приступ эпилепсии. Ей помог другой жилец их поселения. Но потом он умер. Вроде даже по естественной причине, ему было много лет. А через какое-то время приступ у дочки повторился. Женщину зовут Ольга. Ее дочку – Стеша, Стефания. Я посмотрела девочку, дала рекомендации. Помогла, когда случился следующий приступ. И спросила Ольгу о планах побега. Она ответила, что ее муж через месяц планирует уехать на несколько дней, и тогда мы сбежим.
Я подождала месяц, и мы попытались бежать, но нас нашла охрана и вернула. Потом таких попыток было девять. Зимой мы не пытались бежать, понимали: замерзнем в горах. Каждый раз нас возвращали. Сейчас мне кажется, что Ольга знала, что убежать оттуда нереально. Но ей нужно было, чтобы я верила, что это возможно. Чтобы я была рядом с ее дочкой. И не наложила на себя руки от безысходности.
Я испуганно посмотрела на маму, потом на брата.
Мама продолжала:
– Когда прошел год с того дня, как меня привезли в это поселение, я решилась бежать одна. Однажды ночью я это и осуществила. Несколько дней я провела в горах, пытаясь найти дорогу. Один раз я ее нашла, и вышла на место, откуда бежала. Несколько раз я замечала людей из поселения, и сидела по несколько часов в укрытиях. А однажды увидела вертолет, выбежала на ровную поверхность и стала махать руками. Вертолет приземлился. Дальше вы знаете.
– Неужели никто не захотел помочь тебе в этом поселении? – спросила я, – там же обычные люди.
– Мне нельзя было никому говорить, почему я там нахожусь. Там запрещено врачебное вмешательство. Ну а люди, живущие там – это отдельная тема. С людьми работал психолог, а может и психиатр. Эти связи у Верхова налажены хорошо, если вспомнить, что он делал с Мариной. Людей убеждали, что возвращаться в Петербург нет никакого смысла. Они работали на огороде, гордились выращенными овощами. Сами пекли хлеб и получали от этого удовольствие. В Петербурге у них не было родных. А там их уверили, что теперь у них есть семья. Еще… наверное, все-таки им что-то добавляли в пищу. Потому что Ольга просила меня ничего не есть, что бы мне ни предлагали. Она сама приносила мне еду. Ей была нужна ясность моего ума. Ведь от меня зависела жизнь ее дочери.
Мы с Димой сидели и молчали. Нужно было как-то жизнь дальше и как-то верить людям после всего случившегося. А это было сложно.
