– Ой-ой-ой! – заныла девочка так натурально, (сам харрисовский Кролик бы обзавидовался) что даже у Серого на лице появилось выражение некого подобия замешательства, но быстро прошло. – Не надо в палату! Я больше не буду! Обещаю слушаться! Куда угодно ведите, только не в палату! Я тоже играть хочу!
– А-а-ага, – довольно протянула Татьяна Артемьевна. – Теперь я знаю, как тебя наказать. Спасибо, Серёжа. Может, тебя выпустить?
– Нет-нет-нет-нет-нет-нет, что Вы! Меня же сам Лэл Лэлоевич сюда посадил. А это значит, что я сотворил что-то ужасное!
– Ну, так и что? Я могу тебя выпустить и позаботиться о том, чтобы ты больше сюда не попадал.
– Я хочу отбыть весь срок. Я же послушный пациент, – и Серый состроил ангельскую рожу.
Соня, едва не прыснув со смеху, бросила взгляд под потолок: в отдушине беззвучно смеялся Алик. Чтобы не издать звуков, девочка зажала одной рукой себе рот, другая, которую держала Злыдня, непроизвольно дрогнула.
– Даже не пытайся вырваться, русская чурка, – мгновенно отреагировала Злыдня. – Я всё равно тебя отправлю в палату.
Она решительно вытолкала девочку за дверь карцера. Напоследок Соня успела заметить, как Серый снова, уже в третий раз, ей подмигнул.
***
И вот Соня в своей палате. Всё же лучше быть здесь, чем в игровой, рядом с ненавидящими тебя и невозможно бесячими детьми. Соня села на кровать. Злыдня сказала, что если она выйдет отсюда, то останется без ужина. Пф-ф-ф! Больно надо ей отсюда выходить.
И все-таки странный этот Сергей. То плохой-плохой, даже доставучий, то вдруг помогает. Может, он просто больной на голову? В любом случае, ясно одно: Серый – не Слендермен, иначе давно бы забрал Сонин голос, или ещё хуже – попытался бы убить. Если Алик после этой ночи останется жив, это будет ещё одним доказательством, что Серый – ни при чём.
Эх, бедный Алик! Ему сегодня предстоит терпеть Сергея.
И тут в Сонины мысли закралось подозрение: а вдруг Алик – и есть Слендермен? Он же мог наврать… Тьфу! Нет! Это невозможно. У него было сколько угодно времени покалечить Соню (убить не дал бы оберег). Да хотя бы той самой ночью, когда их разделяла только стена карцера… Но… подозрения тогда бы пали именно на него.
– Нет, это не может быть Алик, – громко сказала себе Соня. – Наверняка, Кеша предупредил бы меня, что монстр – один из пациентов. Так можно кого угодно обвинять – Настю, Стёпу, Злыдню…
И девочка, стараясь больше не думать об этом, поудобнее устроилась на кровати, скрестив по-турецки ноги, раскрыла альбом, положила перед собой карандаши и усиленно стала придумывать, что бы такое нарисовать. Как на зло, в голову ничего не лезло, кроме Слендермена. И она его нарисовала: страшного, длинного, бледного, худого. А что рисовать дальше?
