, пускай и принцессе – да ни за что!
В команту вошла женщина, тихо произнеся:
– Госпожа, Ваши племянники желали увидеть Вас.
– Входи, Аспорча, входи. Детей отправь спать. Феодора придёт, – сказала Фатьма, прекрасно зная, что её собеседница все время прикрывает своё любопытство детьми.
Аспорча скривилась, как будто почувствовала смрад, и высокомерно произнесла:
– Зачем? Пусть сидит в своих покоях. Она же принцесса, как никак, к чему ей с рабами-иноверцами встречаться?
– Замолчи. Вы для меня равны. К тому же она беременна, скоро станет султаншей не на словах. И чтобы без выходок, поняла? – наверное, Аспорче Фатьма благоволила куда больше, чем Нилюфер, и последнюю за такие слова та бы хорошо проучила, но с матерью шехзаде Ибрагима вела себя куда миролюбивее.
Ох, Аспорча! Как же она была глупа и горделива, и непонятно, что нашёл в ней султан – красотой и умом та не отличалась. То ли дело первая жена, Нилюфер – черноокая, с волосами смоляного цвета, аккуратным носиком и строгим овалом лица. И цены бы ей не было, если б не острый язык, хотя, она была уверена, что и с языком бесценна.
В бирюзово-золотистом платье и высокой короне – хотозе11, напоминающей два рога, обмотанных парчой, Нилюфер вошла в покои Фатьмы и поцеловала ей руку.
Нилюфер жила на острове Диапорос и была счастлива. Когда это было? Она потеряла счёт времени. Помнила только своё имя – Холофира да шелест волн и горячий песок.
Попав в плен к пиратам, она узнала, что такое боль, страх, тоска, ненависть; попробовала на себе плеть, голод, лихорадку. И все, что осталось у Холофиры, – её невинность, доброта, любовь к ближнему своему. И это отняли у неё, продав в султанский гарем. Средь сотен конкуренток она пробилась ввысь, привлекла внимание султана и завоевала его любовь, родила двоих сыновей, стала первой женой в гареме. Теперь нежная детская улыбка сменилась горестной насмешливой усмешкой, надменным голосом, горделивой осанкой. Она не склоняла головы ни перед кем, и, должно быть, за это и получила от судьбы в подарок сотни врагов.
– Где же наша гостья, Фатьма-хатун?
А тем временем Феодора сидела в своих покоях, надеясь, что о ней все забудут. Но надежды были напрасны: первой о своей госпоже вспомнила служанка, Эмине-хатун.
– Госпожа, Фатьма-хатун звала вас к себе. Следовало бы пойти.
– Зачем? Чтобы они глумились надо мною, чтобы призывали закрыть рот, не вспоминать о том, как он был груб, как отвратителен? Ни за что! Он… Орхан сломал мне жизнь, унизил, растоптал меня! А теперь я должна льстить его родственникам? Да пусть уж лучше я умру!
