Паника в Москве нарастала. Подвода с лошадью уже доходила в цене до одной тысячи рублей.
Ростопчин решил начать эвакуацию. Из Москвы стали вывозить городское и царское имущество, архив, различные учреждения. Как потом выяснилось, эвакуация началась слишком поздно, всё вывезти не удалось. Лошадей и повозок не хватало.
Воспитанниц Александровского и Екатерининского института отправили из Москвы на крестьянских телегах. Вдовствующая императрица Мария Фёдоровна, мать императора Александра I, искренне сокрушалась по этому поводу: «Как могли решиться возить сих девиц на телегах, я только со стыдом представляю себе, какое действие произвело сие позорище. Отправить на телегах дочерей дворян? Я плакала горючими слезами. Боже мой! Какое зрелище для столицы империи: цвет дворянства вывозится на телегах!»
Ещё 20 августа Ростопчин распорядился арестовывать подозрительных иностранцев. Не понятно, по каким признакам он определял, что они шпионы или, как минимум, агенты Наполеона, но вскоре таких набралось сорок человек, в основном французов, но были среди них немцы и один немецкий еврей. Правда, было подозрение, что они все масоны или могли ими быть. Это было недалеко от истины.
Французы были последними из европейцев, осевших в Москве и им требовалось сплочение перед лицом других групп переселенцев, и особенно перед мощными гильдиями русских купцов. А масонство было той скрепой, что сплачивало людей, волей судьбы оторванных от родины.
Было две волны иммигрантов из Франции.
Первую призвала ещё императрица Екатерина II, она пыталась заселить ими степи вокруг крепости Саратов, но земли там оказались не плодородны, и затея не удалась, а французские переселенцы переселились кто в Москву, кто в Санкт-Петербург. Они в большинстве своём занялись коммерцией и многие преуспели в этом. В Европе разнёсся слух, что в России можно разбогатеть буквально за два-три года. Слух несколько преувеличивал действительность – везло не всем.
Вторая волна произошла после французской революции. И иммигрировало в основном дворянство и духовенство, в отличие от первой волны, которую составляли крестьяне и ремесленники. Переселенцы второй волны, считали себя не переселенцами, а беженцами, надеялись, что они в гостях ненадолго. Встретили их в России тепло, радушно, в моду вошло всё французское. Но время шло, а возвращаться беженцам было не куда. Субсидии, какие им выделяло российское правительство, иссякли, и надо было чем-то зарабатывать на жизнь. В русскую армию идти хотели не все, справедливо полагая, что рано или поздно им придётся скрестить оружие с соотечественниками, другие напротив охотно продавали свои шпаги, считая, что русско-французские военные компании, это продолжение гражданской войны, которую на родине они проиграли. Эти, последние, вливались в ряды русского дворянства, как равноправные его члены и считали Россию своим Отечеством. А куда идти работать остальным дворянам и священникам? Только в учителя. Они учили русских дворян фехтованию, латыни, французскому языку и просто жизни. Вот это как раз и не нравилось генерал-губернатору Москвы.
