– Обижаешь меня, брат, – Сафронов по-девичьи надулся, – я не считаю себя плохим хозяином. Едят? Едят. Ну да, не мясо, но тоже еду! На церковные освобождаю? Освобождаю. Да, да, помню, что запрещено не освобождать. Ну, брат, обидел… Забыл, что ли, как я два года назад устроил своим рабочим попойку за свой счёт? Пей – не хочу! Они, неблагодарные свиньи, работать по-человечески на следующие сутки не могли… А что до забастовок… где их нет? Разве что у тебя, так ты и не считаешься! Ты же для них, считай, свой. Старики тебя наверняка карапузом помнят, а у меня по-другому. И я ведь не владел заводом до пятого года, а как прошлого, Наумова, задушили, так я и выкупил скоренько.
– А не боишься, что и тебя так же, шнурком от косоворотки, задушат?
– Ну, полно тебе. Коли за пять лет не задушили, то и сейчас пяткой не шелохнут. У меня жена молодая, бывшая супруга, две сударушки, – Сафронов пискляво хихикнул, – как их, брат, содержать, если я тебе фабрику-то продам?
– И как же ты со своей резвостью завод Позднякова не приватизировал?
– Так я, Олежа, собирался. Приехал к нотариусу, объясняю, а он, шельма, отвечает, что уже заключил договор с Вебером! С немчишкой заключил, не дождавшись моего прихода! Я разозлился, кричу этому пентюху, что деньги ему плачу не за сделки с немчурой, а этот фуфлыга угрожает, что жандармов позовёт, если я не оставлю кабинета! Пятигуз проклятый! – Сафронов разгорячился до красноты, как от мороза, в вислых щеках. Он, пыхтя, опрокинул ещё одну стопку.
– Стало быть, не продашь? – твёрдо спросил Щербаков.
– Не продам.
За столом поднялся безудержный смех, и даже Катя, потупив глаза в пол, улыбнулась краем рта.
– Что, так и сказал: «молодая жена, бывшая супруга и две сударушки»? У этого-то ендовочника? – Борис басовито хохотал, одной рукой придерживаясь за плоский живот, а вторую положа на стол, что вызывало молчаливое неодобрение у Дмитрия с Катериной.
– Ты всё о своём! – весело выкрикнула Тамара. – А Сафронов между тем фабрику не продал. Лысый пресноплюй, – женщина экспрессивно взмахнула руками.
Олег Владимирович ублаготворённо, и внутренне улыбаясь, пригладил уложенную на затылок серо-каштановую шевелюру. Дмитрий, обративший внимание на движение наставника, отвернулся и усмешливо поджал потрескавшиеся губы. Катерина, подняв голову, не отводила от него взгляда.
Перед посещением Тамара провела воспитательную беседу с братом, объяснив ему, как важно в этот вечер дать Катерине волю в общении с Дмитрием. Хотя Борис исключительно редко перечил сестре, в вопросе с Катей он говорил открыто и потому поначалу не одобрил всю затею. Но всё же работница сумела его уговорить, и мужчина с удовлетворённой улыбкой принял все её требования.
