Борис никогда не стучал в дверь. Особенно к Катерине в отсутствии Тамары. Войдя, он животным взглядом обвёл читающую Катерину, но, помня о поручении, с наигранным бесстрастием упал рядом с Катей и закинул правую руку на её костлявое плечо.
– Откуда такая роскошь? Ещё и не на нашем, – он кивнул на книгу в дорогом переплёте, ребром ладони поглаживая длинную белую шею.
– На французском, – Катерина замерла, не отводя глаз от страниц.
Чтобы привлечь на себя внимание, мужчина чуть-чуть надавил большим пальцем на гортанный выступ дворянки и отобрал у неё книгу.
– За пару рублей можно толкнуть, – Борис осмотрел рукопись со всех сторон и отложил её. – Так откуда?
– Олег Владимирович подарил, – практически не дыша, ответила Катя.
– Щербаков? Тамара не бранилась? – рабочий, нагибающийся к лицу Кати, выгнул тёмную широкую бровь.
– Нет. Она сказала от тебя спрятать, – вздёрнутый носик вздрогнул.
– Похоже на неё. Это и хорошо, что она спокойна. Ей такой нужно оставаться два дня точно, иначе ничего не получится.
Катерина исподлобья глянула на мужчину. За двадцать дней количество их бесед можно посчитать на пальцах руки. Чаще они ограничивались глупыми шутками Бориса из кабаков. О юности он не рассказывал. Да и Кате не была интересна его история. Он также не говорил о подпольной деятельности, но не потому, что умел хранить тайны. Борис не считал происходящее на собраниях чем-то важным для него. Он молчал лишь по той причине, что никто его об этом не спрашивал. Катерина не заводила таких разговоров, но именно их она и ждала. Ей очень хотелось знать, что там обсуждается. Любая, даже самая бесполезная информация, когда-нибудь смогла бы её спасти.
– Что не получится? – робко уточнила девушка.
– Забастовка. Планируем устроить на заводе. Надеюсь, Сафронова убьют.
– Убьют? – она презрительно смотрела в упор на зевающего в её плечо Бориса. С каждым его движением её грудь вздымалась сильней от разливавшегося буквально по венам отвращения. – Ты надеешься, что убьют человека?
– А зачем он нужен? Деньги никогда вовремя не выплачивает, орёт почём зря. Сам я не видал, но Тамара рассказывала, как он угольщика Губанова кочергой огрел. Как медведь в берлоге сидит, напивается, а мы с половины восьмого пашем по двенадцать часов. Сколько раз на выходном выходили? Сам я не выходил, но Луку вызывали. Мало по выходным, ночью вытаскивали. Меня-то их проблемы не касаются, да Томе всё не сидится на месте. И вот что ей надо? В квартире втроём, – Борис подмигнул, – живём, пока остальные в ледяных бараках по сотне ютятся. Я спрашивал, мол, зачем нам это? А она за рабочий класс беспокоится. Что они, говорит, сделают без поддержки? Они же, говорит, беспутные, дров одни наломают. А мне-то что? Свою бы шкуру укрыть, как батя советовал. Томка участвовать заставляет. Бесстрашная она. Как Мартын, боюсь, кончит. А прав мне, знаешь ли, хватает, но остальные жалуются. Наверное, им мало. Вот всем подпольем и хотим остальных поднять на отстаивание прав.
