Чуть посверлил меня посверкивающими бликами своих очков и сделал блестящий, по своей виртуозности, ход:
– Тогда, вот такая тебе тема. Напиши как ты живёшь на свою учительскую зарплату. Скажем, послала тебя теща на базар и с чем ты оттуда вернулся.
Ох, искушeн. Ох, умудрен многоопытный Максим Ервандович! И ход его прост, как все гениальное, и гениален, как все простое.
Вот тебе тема – ты и рыночные отношения. Теперь – валяй! – либо выбрызгивай свою желчь на рыночные отношения (на которые уже столько всякого натрухано, что от пары лишних плевков им ни тепло, ни холодно), либо, для разнообразия, можешь посарказничать в свой личный адрес. Короче, любезный, тема тебе дана, иди и раскрывай в меру своего таланта, хе-хе, или кофейком тебя угостить на дорожку?
От кофе—по закону жанра—пришлось отказаться.
Ну, а коли уж пошел такой ва-банк, слушайте… а вернее – смотрите. Раскрываться, так раскрываться! Вот он – обещанный…
Имеются также:
– самодельный дом с некоторыми удобствами;
– 6 соток земельного участка на здорово пересеченной местности;
– петух (один);
– куры (две) – подарок одной из своячениц.
Вобщем, на рынок тёща меня не посылает, все финансы в руках её дочери – Сатэник.
Зарплату из двух университетов я ставлю на стеклянную полку в серванте (подарок другой свояченицы), а если случается опаздывать на работу, Сатэник выдаёт мне 30 драм для маршрутки.
Приятно, наверно, постоянно чувствовать в своем кармане тугую пачку крупными купюрами. Не знаю, не приходилось. Но не в деньгах счастье. И не в золоте.
Главная на свете драгоценность – янтарь. "Сатэник", в переводе с армянского, обозначает "янтарчик".
О, какая это женщина! Какая женщина!
Одна поэтическая особа (шесть сборников стихов за спиной) беспомощно развела руками и сказала, что во всех словарях не набрать достаточно эпитетов, чтоб передать какая Сатэник роскошная и восхитительная, и обольстительная и… опять развела руками.
Ну, это всё я и без словарей вижу, чувствую и говорю.
А Сатэник отвечает, что это низкая подлость – взвалить всю ответственность на неё. Принес свои несчастные тридцать тысяч – и горя мне мало, а ей потом выкраивать да плакать, что у детей этого нет, того нет; и на хлеб занимать приходится, а потом самой же в очередях выстаивать. А слова такие я ей говорю только затем, чтоб она меня в магазин не посылала.
И это правда. Зимой мне почти не пришлось торчать в многочасовых очередях под хлебным магазином: ходила она с Рузанной, а я отсиживался в тепле да писал планы уроков, которые студенты всё равно прогуляют.
