И он будет обладать каким-то сверхъестественным чутьем: как, насколько и перед кем именно надо прогнуться.
Но это так, лирическое отступление.
Наше поколение готовили к новой – страшной и последней – войне, но мы пропустили ее вместе со всем человечеством в конце октября 1962 года, в дни рокового Карибского кризиса, когда обе стороны, казалось, уже вошли в смертельное пике.
И Хрущев, и Кеннеди не решились, балансируя на краю пропасти, применить ядерное оружие.
Нас учили, что на миру и смерть красна.
А в подвалах и полуподвалах
Ребятишкам хотелось под танки!
Сейчас трудно в это поверить, но так всё и было.
Мы верили, что высшее назначение и долг настоящего человека – отдать жизнь за родину, и мы были к этому готовы.
И я уверен, мы бы не дрогнули.
Но так карта легла: от нашего поколения жертву не востребовали, кровь послали проливать поколение рубежа 1950-60-х годов в ненужной, злосчастной афганской войне, погубившей СССР.
И люди, стрелявшие в наших отцов,
Имеют виды на наших детей…
Нас, уже немногих оставшихся в живых, прошедших изматывающими улицами и сумрачными ходками Красноярского горно-химического комбината, третья мировая коснулась краешком, тлетворным радиоактивным дыханием, но задела.
Наверное, поэтому наши инициации мы придумывали себе сами, они были разнообразными, достаточно жестокими, и стычки начальной школы занимали в процессе возмужания достаточно важное место.
Санки – мой первый спортивный снаряд, место состязания в лихости одно – горка от школьного двора с выездом в Большой Сергиевский переулок и из него – в Малый.
Горку заливали водой, раскатывали, так что образовывался ледяной желоб, дававший хороший разгон.
На санки ложились животами головой или ногами вперед (это – самые отчаянные и я, вынуждено, вслед за ними).
На площадке перед съездом в Большой Сергиевский переулок можно было отталкиваться руками, подобно тому, как безногие инвалиды на своих тележках отталкивались деревянными «утюгами».
Но, чтобы попасть в Малый Сергиевский, надо было пересечь Трубную, где неподалеку была расположена бензоколонка, и машины выруливали на улицу с горки.
Если ты ехал ногами вперед, ты машин не видел и, таким образом, подвергал себя смертельному риску.
После того, как двух мальчишек из соседней школы насмерть задавил грузовик, наш директор, однорукий фронтовик Абрамов, распорядился горку изрубить пешнями6 и засыпать толченым кирпичом.
На смену горке пришел карбид.
Карбид в укромном месте помещали в снег. Согретый в руке карбид плавил снег, вода на нем кипела и газ поджигали.
