– Ага. А если они не в курсе, то чем это нам поможет?
– На месте древних я бы придумал присказки, которые каждый взрослый начинает гарантированно выдавать своим детям, повторяя услышанное в своё время от родителей. Человек может напрочь забыть эти нюансы, но стоит ему родить ребёнка, и тут же рефлекторно лезут подсказки из подсознания, как и что напевать или нашёптывать младенцам. Работает безотказно при смене поколений.
– Ты же детдомовский? Откуда так хорошо знаешь про малышовые дела? – по его лицу пробежала судорога, и мне стало неудобно за дикую бестактность и за своё возмутительно счастливое удочерение. – Прости, я не подумала…
– Ничего страшного, скептицизм понятен. Я интересовался этой темой, можно сказать, серьёзно изучал. Теперь крупный теоретик человеческой психологии, – он горько усмехнулся. – Однажды нам в детдом привезли профессора-мозгоправа, ну и я вытянул его дар. Дедуля был мертвяк из-за другого, он страсть как любил в шашки играть, так что мне досталось всё, кроме шашек. После того случая ребята всегда оставляли мне психологов, знали, кому что нравится.
– Ход мыслей ясен. Может, ты и прав, Никита. Попробую проверить на практике.
Подхватила вещи и нажала на кнопку, разблокирующую вход в подъезд. От писка домофона с той стороны заволновались, а Никита отшатнулся в тёмный закуток.
На меня дружно нацелились микрофоны и камеры, так что я была вынуждена вжаться в стену и прикрыться поднятыми руками, но никто из первых рядов не решился не то, что трогать, а даже задавать вопросы. В их глазах застыл первобытный страх, замешанный на любопытстве. Они ждали чуда.
Высокого мужчину с бритой головой, покрытой странными знаками, заметила, как только опустила руки, столь эффектно он рассекал толпу, как огромный ледокол среди послушных льдин. Вот это силища! Великан. Взгляд его скользнул по мне, по-хозяйски обшаривая, и мужчина сделал знак – иди за мной.
Журналисты вспомнили, в чём их работа, и разом разорвали тишину, перекрикивая друг друга. За ними напирали совсем уж неуютные личности, и я с отчаянием обернулась назад, на железную дверь подъезда, но теперь уже поздно.
Толпа загудела, постепенно настраиваясь на общий ритм, и я поняла, что это не просто какофония звуков, а подхваченное многими людьми горловое пение. Слов не могла разобрать, но душа заныла, словно прикоснувшись к многовековой тоске. Клянусь, я почувствовала, что все они ждали меня. Все до единого. И от этого стало мучительно хорошо, как будто всю жизнь не хватало.
