Варвара бегло заслушала лихорадочную оправдательную речь и заявила, что планирует курировать данное происшествие лично, а начнёт с очень подробного разговора с представителями полиции. Независимого разговора. В смысле, директор и завуч могут быть пока свободны, и те уходят со скорбными лицами.
Серых сжато выдал расклад, не упуская ни единой мелочи про Алёнку – Царёв кипятился, но молчал, потому что понимал, что сейчас решается один-единственный вопрос – причастна ли его дочь?
Варвара кивала и с интересом посматривала на Алёнку, в первый момент кинувшуюся было с распростёртыми объятиями – за поддержкой. Депутат Варвара, в отличие от подростка, в табели о рангах разбирается – с улыбкой, но твёрдо отстранила девочку и заставила сесть на скамью.
– Спасибо за подробный доклад. Как, по-вашему, есть основания привлекать в дело наших дорогих судей? Иными словами, это залётный оборотень, которого мы, разумеется, позже найдём, или невольная ошибка Алёны Царёвой? Пресса всё равно пронюхает быстро, так что мне нужно знать ваше личное и профессиональное мнение, – Варвара доверительно заглянула в глаза следователю, отчего тот поёжился и чуть отстранился.
– Я человек маленький, – Серых ушёл от ответа, – а вам виднее.
– Человек? – она не скрывала иронии. – Ну-ну. И мне всё-таки нужно знать, что вы думаете.
– Да идите вы все в баню! Ничего я не думаю, – следователь хлопнул папкой об стол. Кажется, впервые Царёв испытал нечто вроде признательности по отношению к тестю.
Варвара сощурилась и укоризненно покачала головой, а потом наклонилась к Алёнке и взяла её за руку. Та обиженно надула губы, но спорить не стала, замерла в ожидании вердикта.
– Хм. Любопытно. Федора, может быть, ты посмотришь? – и подтолкнула ко мне. Алёнка нахмурилась и вся зажалась.
Я села рядом с Алёнкой, по другую сторону от Царёва, и мягко обхватила её вспотевшую от волнения ладонь обеими руками. Огромные глаза падчерицы совсем рядом, в них недоверие и мольба.
Видения обрушиваются на меня безжалостно, как массы воды из прорванной дамбы.
Мы с Царёвым в обнимку стоим у гранитного парапета, полные безрассудной надежды, и задорно смеёмся. Солнце заходит за тучу, мы оборачиваемся и натыкаемся на ненавидящий Алёнкин взгляд – она быстро выдавливает из себя улыбку, и Царёв моргает, стряхивая наваждение, но я не могу забыть ту, первую реакцию.
В ней столько страха! И этот страх перерождается в слепую ярость. За что? Я пытаюсь нащупать причину, но видения перескакивают на сегодняшний день – румяное, округлое лицо учительницы бледнеет, она роняет тетради и пытается остановить учеников, почему-то вцепившихся друг в друга. Алёнка злится и даже хочет, чтобы кто-нибудь осмелился напасть, но её словно не существует – дикость выплёскивается в коридор, дальше и дальше, не задевая даже случайно.
