Статью, которую она писала полгода, отклонили в историческом «Вестнике», посоветовав ей податься в культурологический журнал, последний сезонный номер которого уже вышел в печать. По этому поводу Маша испытывала желание выразиться крайне нецензурно.
К тому же девушка согласилась быть историческим консультантом в театре: она помогала режиссеру в постановке нового спектакля. Одним словом, дел было настолько много, что девушка на время забыла о Нагорном.
Во вторник Маша, наконец-то, смогла вырваться с основной работы, чтобы попасть в университет. Звонили из отдела аспирантуры, зазывали в гости.
Вручили методички для сдачи кандидатских испытаний. Пока документовед печатала бланки отчетов, Марии пришлось выслушать пару университетских сплетен, которыми обменивались скрытые от ее глаз ширмой тетки.
— Юристка в декрет опять собралась. Пятый ребенок! И у Василия Юрьевича тоже сын родился. В августе вроде бы, — послушались характерные звуки чайно- кофейного прихлебывания. — На химфаке ремонт будут делать. В лабораториях. Говорят, кто-то уже руки нагрел на закупке материалов…
— Тоже мне новость! — хохотнул второй голос. — Я вчера слышала, что Сонечка Ермолова решила отхватить кусочек Нагорного. Моя лаборантка с ней дружна.
— Давно ему пора. Женился бы, семью завел: сороковник скоро, а он все по своим деревням катается, — опять это мерзкое прихлебывание. — И как у нее успехи?
— Это же Андрей Евгеньевич… — многозначно протянула женщина. — Где сядешь, там и слезешь.
Маша как никто другой знала, что на профессора без его желания не сядешь. Девушка улыбнулась: слишком уж двусмысленно это звучало. Волнующе двусмысленно…
To есть пока Маша продумывает план, Сонечка, мать ее, Ермолова уже наступает? Пока она рисует карты местности, противница вручную поменяла рельеф? Она не имела никакого права на ревность, но сердцу этого не объяснить. Ей тоже хотелось отхватить кусочек Нагорного. И, возможно, даже сесть на него…
После ректората Маша отправилась в корпус истфака на лекцию по нескладно названному предмету «Язык науки». Ее быстро отпустили с зачетом. Все-таки пять лет филфака должны были дать хоть какие-то привилегии, кроме возможности поправлять любого, кто говорит «ложить». Благодаря тому, что освободилась раньше, смогла заглянуть на кафедру, чтобы взять из библиотеки монографии по теме следующего семинарского. Она, конечно, давала третьему курсу зрелища, но и хлеб должен быть.
После этого она со спокойной душой отправилась домой, позабыв, что просила сестру встретить ее после последней пары.
