Нельзя требовать от писательницы-жены большего — ее давно клонит в сон. Отрывок был записан на дискету в директорию «Пробелы», где хранилась и автобиография.
Тем вечером, когда я вернулась от Розали, Эд уже лежал в постели. Мне пришло в голову разбудить его и рассказать о том, что однажды произошло между мной и Лесли Беком, а также между мной и Винни, и таким образом вновь очутиться в центре внимания. (Помните Винни? Это врач, муж Сьюзен — полный, энергичный, деятельный врач, так не похожий на Эда.) После этого я смогу со спокойной совестью обо всем поведать Розали, не боясь, что она проболтается, потому что кому какое дело, кроме Эда? Или Лесли?
Но я сразу поняла, что ни в чем не признаюсь. Я по-прежнему стараюсь, чтобы в мире все шло правильно, а не кое-как. Если вы похожи на меня, значит, и вы явились в этот мир с изрядным запасом амбиций. Вы молотили по воздуху красными пухленькими младенческими ручками и ножками и призывали окружающих к порядку. Вы плакали, выражали протест, мурлыкали от удовольствия, озабоченные соображениями не столько голода, жажды, боли и удовольствия, сколько справедливости и несправедливости. На меня неизменно производит впечатление праведное негодование младенцев. Мы рождаемся в уверенности, что все должно быть в порядке, и злимся и теряемся, обнаруживая, что жестоко ошиблись. И сдаемся слишком быстро.
«Ты была плаксой, — часто повторяла моя мать. — Ты родилась первой, хныкала днем и ночью и чуть было не отбила у меня желание иметь других детей. Но к шести-семи годам ты изменилась и превратилась в настоящую маленькую помощницу».
Ну что ж, спасибо тебе, мама. Ты укачала меня, убаюкала и заставила примириться с миром. Но и тобой мне пришлось делиться: ты населила мой мир другими жадными детскими ротиками — как больно рвать себя на части, смиряться и становиться послушной девочкой! Я сдалась, научилась выдерживать экзамены, чистить обувь, переводить через дорогу младших братьев и сестер, вместо того чтобы толкать их под машины, поступила в колледж, ужаснулась своей безмозглости, чудом избежав изнасилования со стороны шофера грузовика, и бросилась в объятия милого Эда, вполне приемлемого, хоть и бедного жениха для меня, двадцатилетней.
На свадьбу съехалась вся родня, все радовались и завидовали моим родителям, которым я никогда не доставляла хлопот.
«А если и доставляла, то лишь в первые пять лет», — уточняла мама, и, похоже, она была разочарована тем, что я не сдержала обещание стать буйным, непослушным ребенком, с которым неприятностей не оберешься. Можно дожить до моих лет и по-прежнему ничего не знать о себе.
