Мы приняли пенную ванну, после чего я не вытираясь распластался на матрасе, чувствуя, что не пожалею о своем выборе. Оон двигалась великолепно, гибко; и мыльной пены сделала ровно сколько нужно. Сначала она ласкала грудью мои ягодицы; это была ее собственная выдумка, другие так не делали. Ее хорошо намыленная муфта жесткой щеточкой терлась о мои икры. У меня мигом все взыграло, я даже удивился; когда она перевернула меня и стала гладить мне член ногой, я уже думал: конец. Но, резко напружив мышцы, ценой огромных усилий все-таки сдержался. Она села на меня верхом; я воображал, что меня хватит надолго, но просчитался. Она, хоть и была совсем молоденькой, игрушкой своей пользоваться умела.
Потом мы лежали на кровати, обнявшись, и болтали; она, похоже, не спешила возвращаться в бар. Клиентов туда приходило немного; в этом отеле обычно селились люди немолодые, непримечательные и ко всему охладевшие. Останавливались и французы, но мало кто из них увлекался эротическим массажем. Те, которые ей встречались, были вполне милы, но в основном она имела дело с немцами и австралийцами. Иногда с японцами; японцев она не любила: они со странностями, им обязательно хочется либо бить тебя, либо связывать, а то еще сядут и онанируют, глядя на твои туфли; неинтересно, короче, нисколько.
А как я ей понравился? Неплохо, только она надеялась, что я дольше продержусь. «Much need…» – добавила она, легонько теребя пальцами мой пресыщенный член. А в остальном я произвел на нее приятное впечатление. «You look quiet…» – сказала она. Тут она немного ошибалась; впрочем, она и вправду меня успокоила. Я дал ей три тысячи бат: цена, по моим воспоминаниям, приличная. По ее реакции я понял, что цена действительно хорошая. «Кроп кхун кхат!» – воскликнула она, улыбаясь во весь рот, и поднесла сложенные ладони ко лбу. Потом проводила меня к выходу, держа за руку; в дверях мы расцеловались в щеки.
Поднимаясь по лестнице, я нос к носу столкнулся с Жозианой, в нерешительности стоявшей на верхней ступеньке. Она нарядилась в черную вечернюю тунику с золотой каймой, но привлекательней от этого не стала. Повернув ко мне умное внушительное лицо, она смотрела на меня, не мигая. Я заметил, что она и голову помыла. Никто не назвал бы ее дурнушкой; если хотите, она была даже хороша собой – помнится, мне очень нравились ливанки ее типа, – но глаза неизменно оставались злыми. Ее легко можно было вообразить спорящей о политике, а вот сострадающей – нет. Мне нечего было ей сказать. Я опустил голову. Вероятно немного смутившись, она заговорила первая: «Там что-нибудь интересное внизу?» Она раздражала меня до такой степени, что я чуть не брякнул: "Бар со шлюхами ", но потом все-таки соврал, так проще: «Нет, нет, не знаю, что-то вроде салона красоты…»
