— За что она так с тобой? Гад, наверное? Признавайся, а то к пюрешке сегодня подадут пингвинятинку!
— Как ты разговариваешь с наследным принцем?! Со старшим сыном императора Крайтона — Майнардуса Джордана?!
Я усмехаюсь, отпустив его и шагнув назад. Смеряю взглядом, насмешливо киваю.
— Ты? Крайтоном правят пингвины?
Он тяжело вздыхает, смешно закатив глаза.
— Я же сказал — меня заколдовала Самира!
— Интересно, почему? — Я упираю руки в бока.
— Это давняя тема. Тебя вообще не касается. Даже лучше, если не будешь в это лезть. Выведай у Голденваля, что у него брала Самира. Узнай о противоядии. Оно подействует не сразу. Вероятно, придется несколько дней глотать эту дрянь, чтобы восстановить энергию, нарастить мышцы, вернуть мужскую силу. Не буду же я всю жизнь только языком работать.
— Ты пингвин-извращенец?
— Так меня многие называли. Но в постели мне действительно нет равных. Твой эльф — это так, цветочки. — Он кивает на цветок на полу.
— Ну ради этого я, конечно же, помогу тебе расколдоваться.
— Правда?!
— Еще чего! Я попала сюда из-за тебя! У меня глобальные проблемы, если ты не заметил! И создавать себе их еще больше я не собираюсь!
— Да куда ж ты денешься, — усмехается он низким хриплым басом. Не видела бы, с кем разговариваю, решила бы, что с сексимачо под два метра ростом. — Как только вернется Олден, сама ко мне приползешь за помощью…
Едва он это произнес, как дверь в комнату без стука отворяется. Хал юркает под подушку, а Басанти бросает свой меткий глаз на мешочек с деньгами.
— Смотрю, хорошо поработала в обход кассы? — хмыкает издевательски. — Придется объясниться перед Олденом. Одевайся. Он тебя ждет…
Одеваюсь, та-а-ак медленно, что Басанти недовольно фыркает, подгоняя меня ладонью в воздухе:
— Шевелись, блин! Не хватало тут с тобой полдня проторчать!
В нынешней ситуации полдня меня кажется не спасут. Может полвека, или тысячелетия, но хрен кто мне их даст! Невольно кошусь в сторону подушки, из-под которой торчит мелкая пингвинья лапка, и выдыхаю.
Мне это пингвин, он же принц, он же альфа-самец совсем не нравится. Мутный какой-то. Клювом щелкает, распинается, а у самого точно рыльце в пушку, в прямом и переносном смысле.
— Ну, живее! — не выдерживает мой конвоир. — Топай! Прямо и налево, я прослежу.
Шлепая босыми ногами по липкому полу, неосознанно скривилась. Ну и гадюшник! Не удивительно, что они тут шкурки жрут, считая их за деликатес! Помыть бы пол, стены, ковры постелить, может и вышло бы что-нибудь приличное, а не дешевый бордель с визгливыми работницами, которые продолжали поскуливать за прозрачными шторками «комнаты траха». Или «страха», убого так, что и испугаться можно.
