– Дэвид… – окликнула она.
Дэвид поднял глаза от экрана, и в них читался вопрос.
– Почему Бетси работала на Орден? – спросила Джессика.
На несколько долгих мгновений наступила тишина. Келби перестал щёлкать клавишами и сидел неподвижно, глядя в экран.
– Я сделаю себе кофе? – наконец первым предложил он.
– Иди, – согласился Дэвид. Келби встал, но вместо того, чтобы отправиться в кухонный закуток, вышел из лофта. Теперь его худощавую фигуру можно было видеть за окном.
Дэвид проводил его взглядом и снова посмотрел на Джессику.
– Ты же знаешь, мы не задаём друг другу таких вопросов.
– Думаешь, это страшная тайна… теперь, когда она уже мертва?
– Нет, – спокойно ответил Дэвид, – просто я никогда об этом с ней не говорил.
– Но ты знаешь, почему здесь я? – спросила Джессика.
Дэвид молчал и оставалось только гадать, знает он всё же настоящий ответ или нет. А Джессика невольно вспомнила улицу, по обе стороны которой небоскрёбы вздымались до самого неба. Своё отражение в пыльном стекле давно закрывшегося магазина – там, где она жила, мелкие магазины стремительно вымирали, уступая место корпорациям и торговым сетям. Потом вспомнила свои ноги в рваных кроссовках – она сидела на асфальте, опершись о бугристую стену старого здания спиной.
И фигуру Дэвида, в чёрных джинсах и чёрном плаще, под которым так легко было спрятать что угодно, даже автомат. Чёрные волосы, не такие ухоженные, как у героев стереокино, но падавшие на плечи густой волной. Глаза, пристально и спокойно смотревшие на неё.
Дэвид походил на ангела смерти, который пришёл вынести приговор. Он и был ангелом смерти, потому что Джессика впуталась тогда в игру, из которой не было другого выхода, кроме как умереть. Она была обычной лишней фишкой на чужой доске, и, если бы не Дэвид, настоящие игроки смели бы её, оставив валяться у обочины раскуроченный труп, который уже никто и никогда не смог бы опознать.
– У тебя есть выбор, – спокойно сказал Дэвид. – Ты можешь умереть – или ты можешь работать на нас.
Но Джессика не боялась смерти. Иногда ей казалось, что она и не рождалась вовсе, а жизнь – одна бесконечная серая пустота, в которой она плавает, как в проруби дерьмо.
Джессика хотела рассмеяться Дэвиду в лицо. Плюнуть. Достать собственный пистолет и выстрелить – не потому, что ненавидела, а просто чтобы доказать, что ей всё равно.
Вместо этого она смотрела в чёрные глаза, затягивавшие в обжигающий водоворот, и сама не заметила, как кто-то чужой шевельнул её языком и произнёс:
