Наведя справки, где в Москве можно проявить цветные фотоплёнки, я отправилась на одну из кинофабрик, где благополучно и сдала их, получив квитанции. Однако, вернувшись к вечеру домой, почувствовала беспокойство, затем тревогу, а к ночи уже потеряла сон и покой, поняв, что сделала что-то не то. Ведь Цзян Цин находилась в Москве нелегально.
На следующее утро в 9 часов (в то время рабочий день в аппарате ЦК начинался в 11 часов утра и длился до поздней ночи) я уже сидела в приёмной зам. заведующего отделом Александра Леонидовича Орлова (позже зам. министра иностранных дел СССР). К 10 часам стала волноваться: вдруг у Александра Леонидовича с утра другие планы, и он не сразу поедет в Отдел? Пошла к дежурному и попросила номер домашнего телефона Орлова. Извинившись за звонок, сказала, что мне необходимо переговорить с ним как можно скорее. Приехав в Отдел, А. Л. Орлов внимательно выслушал меня, затем сказал, чтобы я была на месте: через полчаса-час он меня вызовет.
И вот я снова в его кабинете. На столе лежит объективка на запрошенного им человека с той кинофабрики. Не предложив мне даже сесть, Александр Леонидович круто, я бы сказала по-мужицки, «высказался». Но я сделала вид, что и не слышала этого «междометия».
— Ты только посмотри, на этом человеке ведь пробы негде ставить, он побывал чуть ли не во всех странах света, и везде с «хвостами»,— взволнованно говорил он.
Орлов вызвал машину, и мы вместе поехали на кинофабрику. Посидев для вида в салоне и полистав альбомы, Александр Леонидович сказал секретарю, что ему нужно пройти к директору. Значок депутата Верховного Совета СССР избавлял его от излишних вопросов со стороны секретаря. Директору он сказал, что вчера «племянница» сдала фотоплёнки, но обстоятельства изменились и мы не можем их ждать, поскольку вечером улетаем из Москвы. Без всяких разговоров нам вернули эти злосчастные плёнки… А всё необходимое потом было сделано в фотолаборатории на Старой площади.
Позже, из литературы, я узнала, что Цзян Цин была своенравна и взбалмошна. Тогда в Москве она, видно, не давала воли своим страстям. Но что она была человеком резко меняющегося настроения, это для меня было ясно.
Вспоминаются некоторые эпизоды, свидетельствующие об этом. Цзян Цин сказала, что она хотела бы сшить летнее платье из лёгкого шёлка цвета юэлян («лунный свет»). Выполнить это пожелание не было труда. На Кутузовском проспекте функционировала пошивочная мастерская, обслуживавшая сотрудников аппарата ЦК КПСС. В тот же день я заехала туда и договорилась с рекомендованной мне закройщицей приехать и снять мерку с заказчицы. Всё своевременно было сделано. Через пару дней приезжаю к Цзян Цин в больницу на Грановского. В вестибюле я увидела Машеньку, закройщицу из пошивочного ателье, всю зарёванную. На мой вопрос, что случилось, она сказала: «Да как же тут не заплачешь! Я ей (Цзян Цин) всю ночь готовила платья к примерке, а она не хочет примерять их!» Не знаю, что было причиной дурного расположения духа Цзян Цин. Но интересно, что, когда я зашла к ней в отсек и провела в её обществе около часа, она даже не упомянула об этом «инциденте» и лишь сказала, что неважно сегодня чувствует себя. А Машу пришлось пригласить с примеркой лишь через несколько дней. Такого рода неожиданные поступки Цзян Цин проявлялись и в Крыму, о чём речь пойдёт ниже.
