Конечно, никакого такого крайнего случая, оправдывающего подобные действия с её стороны, и в помине не произошло, и никакие слезы ей на глаза не наворачивались. Злость – она, знаете ли, от слез первое лекарство. Но тем не менее удержаться от соблазна Анна Сергеевна никак не смогла. Кроме того, она же произвела свой выстрел не непосредственно в морду противника, так сказать, тет-а-тет, а оглоушила его мысленный образ. Неизвестно ещё подействует её оружие в такой ситуации или нет.
Во всяком случае ей от этих действий явно полегчало, поэтому с чувством глубокого удовлетворения Панкратьева отправилась на кухню, сделала себе огромный бутерброд со всякой вредной едой необходимой для роста детского Федькиного организма и с большим удовольствием слопала его, запивая сладким чаем. Затем выкурила сигарету, вернулась в кровать и заснула сладким сном человека с чистой совестью.
Проснувшись утром от рева будильника, она с удивлением обнаружила рядом с собой спящего Зотова.
Пока она варила себе утренний кофе, Зотов пришлепал на кухню, ткнулся носом ей в затылок и заканючил, во всем признаваясь и прося прощения. Такое поведение было совершенно не в характере Александра Васильевича Зотова, владельца завода, квартиры на Невском проспекте и «мерседеса» последней модели. И Панкратьева в очередной раз удивилась работающему волшебству золотистых шаров. Кроме того, в отличие от прошлого раза после применения секретного оружия она не заметила в себе никаких признаков энергетического пробоя. Видимо энергия, отправленная ночью Зотову по лбу, оказалась не такой мощной как в случае с Ворониным и быстро восстановилась. Или роль сыграл вовремя съеденный большой бутерброд.
Панкратьева даже почувствовала в себе какие-то угрызения совести. Мало того, что насолила Алику со «Спецгазом», так еще и отлупила его волшебными шарами по голове. Захотелось даже ни на какую работу не ходить, а завалиться в теплую кровать и закрутить с несчастным и измученным Зотовым ту самую большую и чистую любовь, которую она одним глазом наблюдала вчера вечером в любимом американском фильме.
Панкратьева быстро отогнала от себя эти добрые и ленивые мысли, однако главным аргументом все-таки оказалось не чувство долга и ответственность, а то, что Федька вот-вот проснется и будет собираться в школу. А уж при взрослом детеныше, собирающемся на свою детскую работу, какая может быть любовь? Особенно большая и чистая?
