И вот сегодня совершила очередное «назло». На этот раз точно последнее, ибо дальше уже смысла чудить не было…
Или все же не стоит терять надежды?.. Она, как говорят, умирает последней… Да и брак — дело ненадежное. Опять же говорят, в мае лучше не жениться — будешь маяться всю жизнь… Так что, может, еще разведутся…
— Добрейшего денечка, — прокряхтел кто-то рядом.
Я нехотя повернула голову, посмотреть, кто это осмелился вклиниться в мои мечты, у которых только-только стали пробиваться новые крылышки. Какой-то старичок. Невысокого роста, щупленький, в забавном клетчатом пиджаке поверх белой водолазки и почему-то в джинсах. Из-под приплюснутого берета выбиваются старомодные бакенбарды, нос картошкой, а в васильковых глазах пляшут веселые искорки. И самая выдающаяся деталь — трость с полированным набалдашником в виде головы то ли волка, то ли медведя.
— Здравствуйте, — отозвалась я, подозрительно поглядывая на незнакомца.
— Не возражаете, если я присяду рядом?.. — тот улыбнулся, прищурившись.
— Конечно, присаживайтесь, — я попыталась за вежливостью скрыть зарождающееся недовольство: и почему он выбрал именно мою скамейку?..
— Погодка сегодня отличная, — протянул старичок, усевшись. — Смотрите, какое небо голубое… И листья еще такие яркие, не запыленные… Москва весной особенно прекрасна…
— Да, действительно… — пробормотала я в ответ, параллельно обдумывая план побега.
— Ох, простите, забыл представиться! — вдруг спохватился собеседник. — Карл Генрихович…
— Очень приятно. Катя, — выдавила я улыбку.
— А что ж вы, Катенька, в такой чудный весенний день грустите? — не унимался старик. — Или не с кем его провести?..
Последний вопрос заставил меня дернуться и отвести глаза, проговорив в сторону:
— Просто иногда хочется побыть одной…
Старичок на это протяжно вздохнул, а потом выдал нечто странное:
— Бедная, бедная девочка… И такая глупая… Выдумала себе любовь, поверила в нее, а потом сама в ней и запуталась…
У меня что-то неприятно защекотало в груди, и я осторожно уточнила:
— Вы сейчас о ком?..
— О тебе, Катюша, о ком же еще? — снова вздохнул Карл Генрихович.
— Извините, но тогда я не понимаю, что вы имеет в виду, — мой голос стал жестче, зато сердце принялось биться как сумасшедшее.
— Все ты понимаешь… — снова улыбнулся старик. — Только не хочешь этого признавать… Даже себе не хочешь признаться, что ошиблась… Что это и не любовь вовсе… А обыкновенное чувство собственичества…
— Да как вы можете так говорить! — взвилась я. — Вы же ничего не знаете обо мне! Не знаете о том, как сильна моя любовь!
