– Я тебя помню, – всё так же недружелюбно пробасил он. – Только не думай, что если ты так вымахала, я позволю тебе нарушать режим питания.
– Нет, я не ради еды сюда пришла, а к тебе. Только положи вилку, пожалуйста. Честное слово, я не полезу в буфет.
Кажется, я его убедила, и Брум нехотя выпустил столовый прибор из лапки, после чего я осмелилась подвинуть табурет к столу и сесть рядом с разгуливающим по столешнице хухморчиком.
До чего же у него хмурая мордочка. И ротик недовольно кривится. А мех такой белый и пушистый, что ладонь сама невольно тянется погладить…
– Убери руки, женщина!
Я чуть не упала с табурета от столь пронзительного возгласа, но всё же решила, что пора взять себя в руки и возмутиться:
– Эй, я же не настолько старая.
– Вы, двуногие, для меня все на одно лицо.
– Да неужели? – не поверила я. – А кто только что сказал, что узнал меня?
Вот и подловила грубияна. Правда, радоваться мне пришлось недолго, потому как в следующий миг Брум заявил:
– Ты у меня на особом счету.
– Это ещё почему? Из-за того пирожного?
– И из-за него тоже. Поэтому не надо мне зубы заговаривать. Признавайся, зачем пришла.
Мне потребовалось время, чтобы собраться с мыслями и начать излагать свой план:
– Брум, ты ведь знаешь, что случилось с дядей Руди?
– А если бы наставник послушал меня, – с нажимом забухтел хухморчик, – и не совался опять на эти треклятые острова, то был бы жив.
– Да, пожалуй, – пришлось признать мне. – И всё же свершившееся не изменить. Тело дяди нашли на Тюленьем острове и сейчас переправляют на Соболий в ящике со льдом. А я должна поехать туда, чтобы забрать дядю Руди домой и похоронить на флесмерском кладбище.
– Соболий, говоришь? – задумчиво протянул Брум. – На Соболий ехать можно. Там хотя бы ещё есть какие-то признаки цивилизации.
– А на Тюленьем что, их нет? – из любопытства спросила я.
– На Тюленьем и людей не всегда можно увидеть. Зато там полно песцов, этих белобрысых тварей… Вот бы свезти на тот остров с полсотни охотников, чтобы они перестреляли их всех на шубы, чтобы ни одного в живых не осталось…
С каждым новым словом Брум стремительно преображался: хмурое выражение мордочки пропало, зато появился хищный оскал. Никогда не замечала ничего подобного за другими хухморчиками, и потому поймала себя на мысли, что мне как-то неуютно находиться в одном помещении с таким кровожадным созданием.
– Зачем убивать всех песцов? – не поняла я.
– Потому что они дикие твари, – веско протянул он последнее слово. – Знаешь, как жутко идти через снега к ярангам и вздрагивать от каждого шороха – а вдруг за сугробом притаился песец? А они таились, сливались со снегом, а потом нападали. От страха я поседел в первую же неделю, как только покинул шхуну. Зато с тех пор я сам могу мимикрировать под сугробы. А ещё я научился в них прятаться. Пока песец рыщет по снежному насту, я внизу ползу по мышиным ходам в обход, чтобы он не нашёл меня. Хотя, там под снегом тоже полно всяких ужасов. Все эти мыши и пеструшки ведь сущие животные.
