Победила дружба. То есть мы поехали к пансионату, договорившись, что поутру я покажусь какому-нибудь местному эскулапу. Обещание было выполнено, доктор, принимающий в городской больнице, ничего страшного не нашел, поставив легкое сотрясение. Это сочетание слов вызвало у опекуна совершенно выбешивающую реакцию.
Теперь вот уже как две недели, я сидела в кресле-качалке на просторной террасе уютного и очень милого дома, срочно приобретенного Сычом. Со всех сторон меня обложили мягкими подушками, под ногами стояла маленькая лавочка. «Для удобства», как заявил превратившийся в мать-героиню опекун. Что удобного в этом, абсолютно не известно. Колени мои укрывал плед, будто, маюсь я не от сотрясения мозга, потому что «не может болеть то, чего нет», заявил Сыч, а от подагры. На улице жара стояла под тридцать градусов, а заботливый папенька кутал мои ножки натуральным шерстяным шотландским покрывалом. Ежечасно мне меряли температуру, вообще не понятно для каких целей, растопыривали пальцы перед глазами, то и дело, норовя их выколоть, и спрашивали, «сколько я вижу пальчиков?». Именно так. «Пальчиков» Уменьшительно-ласкательных слов в нашей жизни вообще стало слишком много. Я превратилась в «Лизочку», по утрам мы пили «чаёчек», закрывали большим белым зонтом мою «головочку» от «солнышка». В какой-то момент я вскочила на ноги и заорала во весь голос. Сыч застыл, поднеся заварник к чашке, чтоб налить очередную дозу липового напитка.
– Совсем крыша поехала? – Спросил он вдруг совершенно нормальным голосом.
– Это что за херь ? Ты меня решил своей заботой и любовью ушатать, раз Ланской не справился?
Опекун нахмурился. Мы о событиях, случившихся той ночью, вообще больше не говорили, словно и не было ничего. Сыч, видимо, считал, что такие разговоры причинят мне боль. Он ошибался. Боли не было. Злости не было. Гнева не было. Даже ненависти не было.
Опекун проникся моими словами и доставать излишним вниманием перестал, вспомнив, что я вообще-то совсем не хрустальная ваза.
Жизнь не спеша входила в колею.
Остаться в этом городе навсегда мы решили с папенькой единодушно. Тут уже все, почти как родные. К тому же Сыч обещал Лазарю Моисеевичу присмотреть за дочерью, об участии которой в процессе отправления Фимки в места не столь отдаленные мы решили еврею не рассказывать. В принципе, девица была в своем праве. Отомстила за мать. Где-то даже одобряю. То, что ради этого пришлось убить Марину… не знаю. Не мне судить.
