Не такой невыносимой… Лотти жила у мисс Минчин с четырёх лет, и уже тогда была избалованным ребёнком. Она выросла в роскоши, в великолепных комнатах пансиона, училась французскому, литературе и танцам у самых почтенных преподавателей и выросла настоящей юной леди, как и Лавиния, как и все другие воспитанницы.
И терпеть всю эту чепуху не могла. Мисс Минчин никому не нравилась… разве что Лавинии. Лотти взглянула на собравшуюся посреди класса толпу и нахмурилась. Лавиния всегда обижала остальных, но умела на этом не попадаться. Она знала, как задеть свою жертву в самый подходящий момент колким словом – и при этом ещё была любимицей мисс Минчин. Поэтому справиться с ней было невозможно – не могла же Лотти в открытую пожаловаться на драгоценную воспитанницу хозяйки пансиона! Нет, она бы не посмела. Вот Лавиния и держала всех в страхе, запугивая острым языком и ещё более острыми ногтями. Пожалуй, Лавинии и в самом деле нравилось жить в пансионе на положении королевы. Лотти считала, что она брала пример с самой мисс Минчин, которая строго отчитывала учениц, если они делали ошибки в уравнениях, витали в облаках или грызли ногти. Едкие насмешки Лавинии уж очень напоминали эти замечания.
Воспитанницы пансиона прекрасно знали, кого из девочек здесь больше ценят. Не самых умных, а самых богатых. Тех, чьи родители смогут порекомендовать заведение другим состоятельным семьям, чтобы и те отправили своих дочерей в заточение в этом высоком тёмном доме.
Листья на деревьях пожухли от жары, и ветер не шевелил кроны, но Лотти всё равно очень хотелось гулять. Не в мучительно медленной процессии достойных юных леди, а по-настоящему. Бегать по площади, играть в серсо[2], бросать мяч, как ребята из соседних домов. Она вздохнула, и Эрменгарда вслед за ней.
– Может, тебя Джесси не обижает, но мне постоянно напоминает, какая я глупая, – сказала Эрменгарда, нервно водя по своей щеке кончиком пушистой косы. – А теперь она станет ещё невыносимее, потому что в гости приехала Лавиния.
Видимо, услышав своё имя, Лавиния обернулась. И в самый неподходящий момент: когда Лотти морщила нос, а Эрменгарда дрожала от страха будто перепуганный крольчонок.
Лавиния величественно улыбнулась им со своего места у парты. Она сидела на стуле, изящно скрестив лодыжки, и выражение лица у неё было сочувственное, ласковое, как у взрослой дамы, которой приходится иметь дело с глупыми детьми.
– Что-то не так, Лотти? – вежливо спросила она. – Выглядишь нездоровой. Возможно, стоит поговорить с мисс Амелией, попросить, чтобы тебя уложили в постель?
