Тихомир свел брови на переносице, нахмурился, мотнул головой и все же рухнул обратно на пол.
Заря торопливо подползла к самому краю дивана, чтобы проверить и убедиться, в порядке ли Вольнов.
Мужчина лежал на шкуре, его кулак все еще упирался в гладкий пол, но больше Тихомир не пытался подняться. А вот на Зарю смотреть не переставал.
И девушке показалось, будто он зовет ее.
Бред ведь! Пф! Вольнов даже рта не раскрывал. Но Заре чудилось, что он вновь и вновь повторяет ее имя мягким, обволакивающим шепотом.
«Зар-р-ря!» — мерещилось ей.
Более того, Иртанова потянулась всем телом на этот голос, точно завороженная, словно кто-то другой шевелил ее ногами и руками, вопреки ее воле.
Заря попыталась воспротивиться, затрясла головой.
— Нет! Мне и здесь удобно! — выдохнула Зарета, но к тому моменту уже стояла там, перед мужчиной, у самой кромки черной шкуры.
А Тихомир лежал у ее ног и смотрел снизу вверх пронзительно и жадно.
Заря ощутила, как тело прошивает острыми, раскаленными иглами. И хуже всего, что сознание начало туманиться, а все тело становилось ватным, чужим.
Зарета, словно со стороны видела, как медленно оседает на пол, прямо в руки хищника. И сил не было, чтобы вырваться и убежать. Но их хватило для того, чтобы запутать пальцы в жестких волосах на мужском затылке.
Надо же, ощущение такое, как из волшебного сна. Точно такой же на ощупь была шерсть черного волка. И пах он так же притягательно, как и Тихомир.
* * *
Заря с трудом, но очнулась от странного наваждения-сна, в котором ее опять облизывал и обнюхивал огромный черный волк. Зверь теперь ее не пугал, наоборот, с ним было спокойно.
Открыв глаза, Зарета поняла, что лежит все на той же черной шкуре в обнимку с самим Тихомиром Вольновым. И все воспоминания вернулись. Девушка помнила, как до икоты боялась его, этого хищника. Помнила, как ее привезли в этот огромный, пугающий, но вместе с тем, прекрасный дом. Помнила, как не смогла дозвониться по телефону в полицию, подруге или соседке. А еще помнила, как ее второй раз приволокли в дом и оставили в полное распоряжение зверя.
И вот это пугало. Разве у нее нет права голоса? Разве она не может распоряжаться собственной жизнью?! Разве можно ее вот так швырять, как котенка, в лапы Вольнова?
Пусть сейчас, спящий, с закрытыми глазами, он не будил в ней чувства удушающего страха, но и симпатии своим поведением не вызывал.
А в душе всколыхнулась острая, на грани с болью, сладость. Все тело стянуло нитями желания, а низ живота опалило тягучим огнем.
