Вздохнув, Томаззо поудобнее устроился возле ванны и озабоченно посмотрел на Эбигейл. Она не только была больна, но, казалось, имела какое-то представление… Она знала, что он укусил ее. Он не знал какое, потому что укусил ее только дин раз в самолете, четыре дня назад. Но она ничего не говорила об этом, пока не заболела.
«Эбигейл сказала что-то о своем превращении и нежелании быть кровососущим дьяволом», — вспомнил он с содроганием. Никто еще не называл Томаззо кровососущим дьяволом, и ему это не нравилось.
«Но она бредит», — ободряюще напомнил себе Томаззо. Возможно, она не понимала, что говорит. Может быть, она просто извергала что-то из сна, который ей приснился перед пробуждением.
— Да уж, конечно, — пробормотал Томаззо себе под нос и признал, что ему действительно следовало усадить ее и все ей объяснить, пока они были еще в джунглях. Он подозревал, что, не сделав этого, усложнил себе жизнь.
Томаззо засопел, отчего его подбородок, покоившийся на груди, дернулся, и Эбигейл слабо улыбнулась. Она не спала и смотрела, как он спит в кресле рядом с ее кроватью, наверное, минут десять, и все это время пыталась понять, где она, что происходит и кто такой Томаззо. Эбигейл пришла к нескольким выводам.
Они достигли цивилизации и, судя по ее предположениям и тому, что она видела в номере, должны были быть на роскошном курорте. Она не помнила, как на самом деле это произошло, поэтому предположила, что была слишком больна в то время, чтобы помнить об этом сейчас. Что на самом деле было частью ее второго вывода — она серьезно больна, как смертельно больной. Из того, что она помнила с тех пор, как проснулась в этой комнате в первый раз, Эбигейл без сомнения знала, что никогда раньше не была так серьезно больна.
Она понимала, что какое-то время была не в себе от лихорадки, хотя и не была уверена, как долго это продолжалось. У нее было несколько моментов просветления, и во время одного из них она проснулась и увидела, что Томаззо тихо разговаривает с человеком, которого он назвал доктором Кортесом. Они были у двери, доктор, очевидно, уходил, и она не могла расслышать большую часть того, что было сказано, но уловила упоминание о лихорадке Денге, прежде чем снова погрузиться в беспокойный сон.
Эбигейл нахмурилась. Она читала о лихорадке Денге, исследуя места отдыха с матерью, и точно знала, что это такое. Или она думала, что точно знает, что это такое. Для нее это звучало как неприятная гриппоподобная болезнь. Однако теперь, когда она перенесла ее, она могла честно сказать, что в соревновании за худшую болезнь лихорадка Денге могла надрать задницу любому гриппу раз десять. Честно говоря, она никогда в жизни не чувствовала себя так ужасно. Она не смогла проглотить ни бульона, ни даже воды, которую Томаззо пытался дать ей, чтобы она продолжала пить. Каждый сустав в ее теле болел так, словно ее переехал грузовик. Ее голова раскалывалась, как барабан, а боль в глазах была невыносимой. Эбигейл была уверена, что умрет.
