— Тебе что, нечего делать? — спросила она, проходя мимо мужчины к задней части трейлера. Она повернула табличку назад, ее пять минут истекло. Кроме того, она перекусила Алленом Полсоном и почувствовала себя лучше. Перерыв закончился.
— Ты должна была стереть его память, — повторил Марко, шагая с ней в ногу.
— Он будет держать рот на замке, — раздраженно пробормотала Дивина, в основном потому, что знала, что он прав. Правда заключалась в том, что она не стерла сознание Аллена Полсона потому, что оно было скользким, и она не хотела проводить в нем больше времени, чем необходимо. Кроме того, он заслуживал того, чтобы жить в страхе, что однажды она может вернуться к нему, если он сделает неверный шаг.
— И если он не будет держать рот на замке? — спросил Марко, когда они подъехали к ее фургону. — А если он пойдет в полицию?
— Если он пойдет в полицию, и если они не посадят его за решетку как сумасшедшего, а придут поговорить со мной… — пожала плечами она. — Я сотру его разум, разум офицера, и оставлю это место ради другого карнавала.
— Именно так ты оказалась на карнавале Хоскинса? — спросил Марко, когда они обогнули машину. — Ты не стерла память у того, у кого должна была, и вынуждена была двигаться дальше?
Дивина резко повернулась к нему с гневным ответом на губах, но так же быстро поймала слова, которые хотели вырваться, и просто сказала с наигранным спокойствием: — Не твое дело. Циркачи занимаются своим делом. Предлагаю тебе сделать то же самое.
Отвернувшись от него, она улыбнулась двум женщинам, ожидавшим его возле ее двери. К ним присоединились другие. На самом деле, у трейлера Дивины теперь была очередь из полудюжины человек, и она росла с каждой минутой, но она приберегла свою улыбку только для первых двух и сказала: — Кто из вас хочет пойти первым? Или мне взять вас вместе?
— О, сначала я, — нетерпеливо сказала одна из женщин. — Это была моя идея.
Дивайн кивнула и повела женщину внутрь, оставив Марко и все мысли о нем на крыльце.
— Вот, мистер.
Маркус оторвал взгляд от двери, в которую мадам Дивайн только что впустила своего клиента, и посмотрел на маленького мальчика, который дергал себя за штанину и держал наполовину съеденный шарик сахарной ваты на картонном стаканчике.
— Вот, — повторил мальчик, поднимая его повыше. — Мне нехорошо. Можете взять остальное.
Маркус выгнул бровь, но взял сахарную вату. Он подозревал, что мальчику нехорошо, потому что он был набит сахарной ватой, чем — то, пропитанным горчицей, напудренными слоновьими ушами, и он подумал о последнем пятне на рубашке мальчика, а затем решил, что это должно быть мороженое. Парень был ходячим меню всего, что он съел за день. По крайней мере, Маркус надеялся, что это все, что малыш съел за день. Иначе он стал бы гадать, не были ли Данте и Томаззо отцами этого малыша. Они были единственными людьми, которых он знал, смертными или бессмертными, которые могли так есть в детстве.
