Автомобиль, сверкая лакированными крыльями, выехал из-под арки и свернул на Пушкарскую. Сторож-татарин захлопнул за ним ворота и лениво пошел назад. Потом знакомая плотная фигура в юнгштурмовке и кепке показалась в воротах, и Трубачевский, который уже собирался закрыть окно, лег животом на подоконник и крикнул:
— Ваня!
Карташихин поднял голову.
Матвей Ионыч уже давно спал, а они все еще говорили. Трубачевский сидел у стола и рисовал рожи. Карташихин лежал, закинув ноги на спинку кровати. Оба курили и уже успели так надымить, что лампа стояла в голубом светящемся круге. На дворе было тепло и тихо, дым не успевал уходить.
Трубачевский рассказал о Бауэре. Сорок целковых в месяц были взвешены и распределены — как будто они уже лежали в кармане.
— Позволь, а какая же дочка? — спросил Карташихин. — Машка?
— Не знаю. Хорошенькая.
— Ничего хорошенького… Толстая. Я ее знаю.
— Разве толстая? — с огорчением спросил Трубачевский.
Карташихин засмеялся.
— Мы с ней однажды подрались. Я изводил ее солнечными зайчиками, и она подговорила всех девочек на дворе объявить мне бойкот. Тогда она слегка смахивала на тумбу. Впрочем, это было давно. Значит, сорок целковых? Тебе везет. Это полторы стипендии.
— На стипендию у меня все равно никакой надежды. У нас на весь факультет каких-нибудь двадцать стипендий.
И Трубачевский стал ругать факультет. Математики занимаются математикой, физики — физикой, а мы только и делаем, что переезжаем. Даже восточники, которых всего десять студентов на двенадцать профессоров, сидят на своем месте, в маленьких аудиториях на третьем этаже, а у нас одна лекция читается где-нибудь на бывших Женских курсах, другая—в географическом кабинете.
— На днях сидим мы в одиннадцатой аудитории и ждем Гагина по общему языковедению. Вдруг — здравствуйте! — влетает Богданов и начинает читать свою этнографию. Да так быстро, что мы и опомниться не успели, как он уже половину лекции отхватил.
— А Гагин?
— Он со сторожами искал нас по всему университету… Нет, хвастать нечем! Кроме разве фотографа, — добавил он, рассмеявшись: — Фотограф — это, кажется, единственный человек, который всерьез интересуется нашими делами.
И он рассказал про фотографа: старая обезьяна в очках с огромным аппаратом. Повсюду он таскает за собой «лес», так что и на бывших Женских курсах студент может сниматься в «лесу», и везде развешивает плакат: «Профессорам скидка».
— Нет, ты хорошо делаешь, что подаешь на естественный. Там все по-другому.
