Я вдруг рассердился на него.
— Поверьте, что я не стал бы вмешиваться в ваши семейные дела, они меня отнюдь не занимают. И я не затеял бы этого разговора, если бы ваша жена и ваш друг…
Он слушал меня — равнодушно? с волнением? Ничего нельзя было прочесть на неподвижном, ясном лице. Потом он ответил с трудом:
— Ладно, оставим это.
Визель вырос за его свиной, костлявый, с грозным лошадиным лицом.
Он появился вовремя. Я решительно не знал, что мне делать с этим странным ответом.
Мы постояли несколько мгновений молча.
— До свиданья, — сказал я наконец.
Архимедов протянул мне твердую руку. Я ушел…
На верхней галерее, закрытой щитами, Визель догнал меня, заблудившегося среди фанерных перегородок, разделявших театр на куски разноцветных пространств.
— Я провожу вас.
Мы спустились вниз, и он остановился в раздевальне, засунув руки в карманы штанов. Пиджак распахнулся. На левом лацкане был приколот контур лошади, опирающейся передними ногами на три сплетенные буквы. Я вгляделся: у лошади была кудрявая грива, хвост завивался. Она была горбатая, с торжественными глазами.
— Что это?
— Гуингнгм.
Я смутно припомнил, что этим именем Свифт называл мудрых лошадей, идеал злопамятного англичанина в чучельном халате цареубийцы.
— Это что же, профсоюз гуингнгмов? — спросил я. — Если вспомнить некоторые обычаи, которые Свифт приписывал своим лошадям, навряд ли этот профсоюз пользуется равноправием. Ведь это профсоюзный значок, не так ли?
Визель рассмеялся.
— Это государственный герб, — высоким мальчишеским голосом сказал он.
— Вы хотите сказать, что живете в стране, придуманной Свифтом?
Взметнувшись на лестницу, которая вела к открытой двери с силуэтом женщины, склонившейся над письменным столом, Визель поднял вверх узкую руку.
— Свифт растерялся бы в моей стране, — пылко сказал он, — в ней свои законы времени и пространства! Как в империи Карла Великого, в ней никогда не заходит солнце.
Он взглянул на меня со всем презрением, на которое был способен рыжий. Я понял наконец, на что он похож — на штатив…
На углу Симеоновской и Литейного я сел в трамвай.
Я уже знал, что вовсе не гуингнгм был прицеплен к лацкану его пиджака, а Конек-Горбунок, который был знаком ТЮЗа. Конек-Горбунок был нарисован и над кассой, и над подъездом, и на синенькой книжке о ТЮЗе, которая (вспомнил я) как-то попалась мне на глаза в книжном магазине. Так, значит, вот что это была за страна, в которой никогда не заходит солнце! Это театр. Ну, что ж, рыжий прав…
