-- Если хочешь поговорить, -- сказал козел, -- говори, только шепотом.
-- А ты что, один из ее домочадцев? -- подозрительно осведомился Варт.
Бедное создание не оскорбилось его словами и даже постаралось не показать, как обиден ему подобный вопрос.
-- Нет, -- ответило оно, -- я не из ее домочадцев. Я всего только шелудивый старый козел, да еще и ободранный, как ты можешь заметить, а держат меня здесь для того, чтобы принести в жертву.
-- Она и тебя тоже съест? -- спросил Варт, и голос его дрогнул.
-- Не она. Для такой сладкоежки я слишком зловонен, это уж ты мне поверь. Нет, ей нужна моя кровь, чтобы размалеваться перед Вальпургиевой Ночью.
-- Это, знаешь, еще не скоро, -- без малейших признаков жалости к себе продолжал козел. -- За себя-то мне не так и обидно, потому что я уже старый. А ты посмотри вон на того несчастного филина, она его держит здесь просто потому, что в ней чувство собственника взыграло, а покормить то и дело забывает. Как увижу это, во мне прямо кровь закипает. Ему же полетать охота, крылья расправить. Он каждую ночь все бегает, бегает по клетке, бегает, будто большая крыса, такое его томит беспокойство. Видишь, все мягкие перья себе обломал. Я ладно, мне малоподвижная жизнь даже по нраву, -- молодость моя улетела, природа себя оказывает, -- но то, что она вытворяет с филином, это, я бы сказал, редкостный позор. С этим нужно чтото делать.
Варт сознавал, что его этой ночью вероятно убьют, первым из всей томящейся в клетках компании, и все же величие козлиной души его поневоле растрогало. Сам ожидая исполнения смертного приговора, козел еще находил в себе силы печалиться о филине. Варт позавидовал его отваге.
-- Ах, если б я мог отсюда выбраться, -- сказал он. -- Я знаю одного волшебника, который бы мигом ее утихомирил и выручил всех нас.
Козел некоторое время обдумывал его слова, кивая доброй старой головой с огромными дымчатыми глазами. Затем сказал:
-- Вообще-то говоря, я знаю, как открыть твою клетку, я только не хотел упоминать об этом раньше времени. Прижми ухо к прутьям. Я знаю, как выпустить тебя, но не твоего бедного друга, который так жалобно плачет. Мне не хотелось подвергать тебя подобному искушению. Понимаешь, когда она заговаривает мой замок и два других, те что по бокам от меня, я слышу слова, которые она произносит. Когда же она отходит к дальним клеткам, мне уже ничего не слышно. Я знаю слова, способные освободить тебя и меня, и черного петуха впридачу, а вот твоему другу я помочь ничем не могу.
