Мотя закрыла лицо руками. Только теперь, пересказав все с самого начала, она поняла, какую ужасную глупость совершила. Как было дико и неправильно то, что произошло, и какие последствия могут ждать ее и больницу.
— А если, — начал Роман сухим, безразличным тоном и Мотя отчего-то похолодела, будто предчувствуя что-то страшное. — У этого малыша есть родители?
Она ахнула, впервые задумавшись, что все, что слышала раньше, только пустые слухи.
— Если его мама в больнице? Например…
— …например, с осложнениями после родов, — продолжила шепотом Мотя.
— Если у него… ну предположим, есть семья? И он должен был к ним отправиться? — продолжал Роман, ковыряя и без того кровоточащую рану.
— …а я отсрочила момент их встречи! — прошептала Мотя совсем потеряв контроль, над собственными слезами. Они катились по лицу, даже без ее всхлипов и рыданий, будто их уже ничто и никогда не остановит. Глаза покраснели, а губы, словно обветренные, потрескались от частого дыхания.
Роман смотрел на это перепуганное, бледное лицо и дрожащую руку, все еще сжимающую бутылку, и кусал изнутри щеку.
Вот он, момент абсолютных отчаяния и раскаяния.
— Я не хотела, — безжизненно прошептала Мотя. — Я не хотела, но… он был один. Он столько времени был один! Ему уже… ему больше месяца. Он малыш совсем… он лежал там… день и ночь… его даже не брали на… на… на руки, — и она снова стала рыдать.
Бутылочка выскользнула из Серегиного рта и он икнул.
Раз.
Второй.
Третий.
А потом громкие икания заполнили тишину в машине, даже Мотя стихла, слушая эти судорожные вздохи.
— Боже мой… я же ничего о детях не знаю… Какая я дура! Меня… накажут!
— О да, — кивнул Роман.
— Посадят!
— Всенепременно!
— Я должна буду… отвечать… я…
— За все отвечать! — подтвердил он и Мотя перевела на него взгляд, понимая, что над ней просто насмехаются.
— Я не могу… просто принести его обратно. Ваши предположения ничего не значат! А что если он отправится в приют? Если нет никакой семьи!?
— А что в таком случае ему дашь ты? — с интересом спросил Роман, удерживая Серегу вертикально. Зефирные щеки, облитые молоком, лежали теперь на туго сложенной пеленке, а глаза от этого будто сощурились, как у крошки-азиата.
— Я… буду заботиться… деньги — не главное!
— Правда? — Роман очень холодно усмехнулся.
— Вы, конечно, можете считать иначе, — голос Моти окреп и даже стал холодным, решительным. — Но для ребенка деньги не важнее одиночества! Я никогда не одобряла тех, кто в нищете заводит по пять детей… но уж точно безработная недосанитарка без образования лучше, чем приют и голодные истерики!
