Настроение было на редкость гадким и боевым. Мне хотелось вымыться, почистить зубы, спокойно позавтракать, желательно с чашечкой кофе, и переодеться в нормальную одежду. Платье, подаренное Кадмой, мучительно хотелось с себя содрать и выбросить. Недовольство ситуацией, стремные сны и ночь на песочке превратили меня в редкостную стерву. А раз так, то пофигу мне на недовольство остальных. С этой мыслью я пошла к дому дочерей Каспады. Поднялась по ступенькам, никого не встретив, остановилась у чаши с водой. Тебя-то мне и надо!
Я набрала в ковшик воды, умылась, сорвала с ближайшего дерева полусухую ветку, разжевала ее. Импровизированная зубная щетка пахла корицей – видимо, дерево было каким-то ее родственником. Надеюсь, не ядовитым.
Я меланхолично «чистила» зубы, разглядывая причудливое деревце, тень которого падала на чашу с водой. Красивое. Листья большие, мясистые, круглые, как тарелки, и на конце каждой веточки пучок еще не распустившихся белых бутонов. И кора у широкого низкого ствола такая интересная – серо-белая, какая бывает у старых платанов. И ярко-синее пятно, наглое и очень красивое у самых ветвей – роскошная бабочка настолько интенсивного индиго, что море не шло ни в какое сравнение с этим прекрасным цветом. Я так залипла в нежные яркие крылышки, что даже не услышала, как за спиной раздались шаги.
– Я сказала тебе вчера, что ты не должна тут быть!
Я обернулась.
Олия смотрела с возмущением, скрестив руки на груди. А за ней стояла целая куча ведьм. Две, четыре…семь… все десять! Я нарвалась на всех дочурок Каспады разом. Утро явно не задалось.
Я медленно вытащила изо рта изрядно покусанную веточку и тяжело вздохнула. Потом смиренно, кротко опустив глазки в пол, сказала:
– Я не знала, где у вас тут есть чистая вода. Мне надо было умыться. А в море, сама понимаешь, не могу. Боюсь, что дельфины меня утопят.
Последняя фраза вырвалась сама собой – в голове неожиданно всплыл эпизод из моей жизни, когда я только-только начала выходить на сцену в крошечном театрике в далеком пригороде. Он был больше похож не на храм культуры, а на ее кладбище. Немногочисленные зрители в костюмах «Адидас» перемежались со странными дамами без возраста в шляпках с черными перьями. Перед спектаклем в пакетах «культурной массы» звякали бутылки. С задних рядов тянуло только что открытым пивком.
В закулисье было холодно, гадко и очень тесно. Костюмы из перешитых пионерских галстуков валялись в беспорядке на многочисленном громоздком реквизите, которому могла бы обрадоваться любая помойка. Полы там не мыли, наверное, с момента открытия, а только художественно размазывали грязь. В туалетах «культурные массы» окультуривались еще сильнее, соревнуясь в качестве художественного слога маркерами на стенах.
